Точи Онибучи - Боевые девчонки. Демон Биафры

Шрамы, виднеющиеся из-под рубашки, затвердели и побледнели. Айфи вскользь думает: интересно, откуда они? Каким солдатом он был, этот ребенок? Был ли как те бандиты, от которых она спасла караван? Приходилось ли ему тащить пушку Гатлинга на этих хрупких плечах? Рыскал ли в поисках еды по кустам с мачете на боку?

Си-Фэн, появившись из фургона и пройдя к краю платформы по самодельным мосткам из скрепленных болтами кусков металла, зовет:

– Агу!

Он обрывает мелодию на середине, берет клавиатуру и идет за ней.

Айфи, щурясь, смотрит на мальчика. Хоть она и может вообразить себе его историю, он все равно остается загадкой.

Наступает вечер и приносит с собой легкий ветерок.

Когда Агу возвращается из фургона Си-Фэн, его немного трясет, по телу пробегает едва заметная дрожь. Потом успокаивается. Рядом с Айфи свободно, он садится на платформу и снова начинает играть, мелодия звучит с того места, где он прервался.

В полудреме Айфи запоздало замечает, что рядом с ней что-то изменилось.

Ее будит всплеск музыки. Раскат, быстрый и громкий, как начинающаяся гроза или битва. Она открывает глаза и приподнимается на локтях. Сквозь листья над головой с темно-синего неба смотрит луна. Айфи тихо лежит и слушает. Последняя нота долго звучит в воздухе.

Она наблюдает за Агу, прикрыв глаза. Он выглядит спокойным. Вздыхает и прислоняется к раме платформы.

– Где ты так научился? – спрашивает Айфи шепотом.

Услышав ее, он вздрагивает. Не прячет клавиатуру, а прижимает к груди, как самую драгоценную вещь в мире.

– Сестра научила меня играть. – Он замолкает и смотрит на инструмент. – Она говорила, что так я стану еще лучше – как солдат. Разработаю пальцы, лучше получится управляться со всем, что придется держать в руках. Я разбираю оружие все быстрее. И собираю тоже.

– Это к ней ты возвращаешься? К сестре?

Агу долго ничего не отвечает.

– Я останусь с караваном, потому что тут я могу защищать людей. Иногда я чувствую пожар в голове, когда вообще ничего не происходит. И будто по мне бегают муравьи. Потею, вся одежда насквозь мокрая, и я не знаю, что это. Но когда у меня в руках оружие, я спокоен. Я не знаю, почему так. Думаю, так я запрограммирован. Меня сделали для войны.

– Сделали?

Тень падает на его лицо. Губы искривляются в стыдливой усмешке.

– Так ты синт…

Он кивает.

– Я такой же, как мальчишки, которые напали на нас. Хотя они и были не в себе, я знаю, что они хотят того же, что я. Лежать в грязи и дать земле поглотить себя, когда пойдет дождь.

Синты делают только то, на что запрограммированы. Перед глазами проносятся обрывки воспоминаний. Женщина на койке лагерной клиники – тогда Айфи была еще ребенком. Женщина играет с вылепленным из глины коренастым человечком, размахивающим ручками и ножками. Женщина прижимает его к груди. Женщина взрывает бомбу, заложенную в ее теле. Синт. Странно, но Айфи не боится Агу. Вероятно, он мог бы с легкостью убить ее, хотя она, конечно, сопротивлялась бы. Пусть ему пришлось бы поплатиться, но все равно он бы убил ее. Она знает это и все равно не боится.

– Хорошо, что ты со мной разговариваешь. Я синт. Я солдат. Я делаю ужасные вещи, но Си-Фэн говорит, что я еще и мальчик, что у меня были мама и папа и они любили меня. – Слабая улыбка озаряет его лицо. – Когда я рассказываю ей, что творится у меня в голове, она смотрит на меня мокрыми глазами, и я чувствую себя старым, потому что видел очень много войны, а она – только голограммы войны. Но она говорит, что я маленький мальчик, и я пытаюсь быть им. Это трудно. Быть маленьким мальчиком.

Айфи улыбается, но подавляет желание положить руку ему на плечо. Не потому, что он синт, а потому, что ему наверняка надо сейчас побыть одному.

Она заставляет себя встать.

– Все хорошо? – спрашивает он ее. Пистолет у него на поясе поблескивает в лунном свете.

– Да. Спасибо. – Она смотрит на фургон, из которого вышел Агу, и поправляет сумку. – Ты не знаешь, Си-Фэн сейчас спит?

Он хихикает, и для Айфи это самый странный звук, какой только можно представить. Но она снова улыбается.

– Си-Фэн никогда не спит. Она слишком занята. Помогает всем нам. – Он подбирает винтовку, которая лежала рядом, и прикладывает к плечу. Чтобы охранять покой спящих беженцев.

Айфи бросает на него последний взгляд и направляется к фургону Си-Фэн.

Перед Онайи и Чинел раскинулась территория кампуса, их бывшего лагеря, призрачная и молчаливая. Час езды от Энугу и еще дальше от ближайшего приемного пункта. С холма они видят полигон, арену под куполом, где абды практиковались в рукопашном бою, казарменного вида здание, где они ели, и общежитие, где спали. Или хотя бы пытались.

Там, внизу, Онайи видятся призраки. Абды выстраиваются перед столами на полигоне и целятся в пластиковые мишени, а позади мальчиков сестры, которые дают им указания. Она видит, как абды собираются в кружок, сверяют записи, склонив головы, общаются по своей системе связи. Видит себя и Чинел, и Нгози, и Обиому, и Кесанду, и Джинику – передышка, все сидят на деревянных ящиках из-под боеприпасов, которые вытащили во двор.

– Ты плачешь?

Голос Чинел заставляет Онайи вынырнуть из воспоминаний, она поспешно вытирает слезы, царапая металлической рукой металлическую оболочку около глаза.

– Все нормально.

– Если спросишь меня, то я думаю, мы вполне могли бы обойтись без дурацких распоряжений Комиссии истины и примирения. Жаль, что придется уничтожить это место.

Онайи помнит день, когда было объявлено прекращение огня.

Биафрийцы в столице уже шептались о предстоящем перемирии. Никто, кроме Чинел и высшего военного командования, не знал, когда и в какое время будет сделано официальное заявление. Но город жил новыми надеждами. Наступил вечер, на крышах и улицах установили мониторы, люди высыпали на улицы, чтобы посмотреть, как биафрийский премьер-министр, стоя рядом с представителем военного командования, обращается к нигерийскому президенту в присутствии ойнбо из Колоний. Потом премьер-министр и президент пожали друг другу руки, и генеральный секретарь Объединенного всемирного совета объявил на нескольких языках, что в Нигерийской гражданской войне официально заключено перемирие.

Город взорвался криками радости. Биафрийцы обнимались и плакали от счастья.

А Чинел и Онайи, одетые в военную форму, стояли в стороне от всего этого. Хотя на улице их окружили, обнимали, в какой-то момент даже подняли на руках, Онайи не чувствовала ничего, словно оцепенела. И, посмотрев на Чинел, увидела то же оцепенение. Они потеряли самых близких, самых любимых друзей ради этого момента. И среди всеобщего ликования в голове Онайи непрерывно крутился вопрос: а что же дальше?