Павел Корнев - Ревенант

Маэстро Салазар, успевший за последние годы составить впечатление о школярах как о существах безмозглых, а потому задиристых и бесстрашных, прекратил надрывать глотку и молча попер вперед, предоставляя встречным убираться с дороги его жеребца. Мы спокойно ехали следом, не обращая внимания на частенько летевшие вдогонку оскорбления и проклятия. Пусть себе горланят, камни и конские яблоки не кидают — и ладно.

На очередной площади стало просторней, и я указал Уве на высившийся за солидной оградой четырехэтажный дворец. Он был облицован прямоугольными плитами, фаски по краям которых придавали фасаду дополнительный объем и глубину. Широкие оконные проемы посверкивали на солнце чистыми стеклами.

— Главное здание Риерского университета, — сообщил я, и Уве уважительно присвистнул.

В этот момент из ворот, у которых с важным видом дежурила пара напыщенных педелей, выехала карета без каких-либо эмблем на дверцах, ее оконца были наглухо закрыты плотными шторками. Взгромоздившиеся на козлы громилы поглядывали на школяров с тенью раздражения и пренебрежения, те в долгу не оставались, показывали неприличные жесты и попутно изощрялись в остроумии, но заступить дорогу лошадям не пытались. Вооруженный нейтралитет как он есть.

— Коллеги, — наметанным глазом определил маэстро Салазар.

Я кивнул, соглашаясь с этим выводом, и попросил:

— Давай за ними!

Судя по выбранному кучером направлению, ехал он прямиком в местное отделение Вселенской комиссии, так что мы пристроились за каретой и оказались избавлены от необходимости проталкиваться через сновавших по дороге горожан. Заминка приключилась лишь раз, когда на широком бульваре навстречу вдруг попалась шумная толпа попрошаек. Загорелые до черноты малолетние оборвыши клянчили у прохожих деньги и таскали с лотков уличных торговцев жареные сосиски, пирожки с ливером и сладости. Смуглые красотки в цветастых платках, свободного кроя блузах и широких юбках завлекающе улыбались школярам и соблазнительно виляли бедрами, тут же шли грузные тетки постарше. Эти предлагали погадать на картах и определить судьбу по линиям на ладонях, а попутно толковали о порче и дурили простакам головы.

— Сарциане! — скривился маэстро Салазар, что-то отрывисто рявкнул по-лаварски, и шумная процессия обошла нас стороной, словно мы вдруг перестали существовать.

Где-то неподалеку послышались крики обворованного ротозея, но следовавшие за ватагой сарциан стражники сделали вид, будто ничего не слышат. Им было не до того; к троице бравых парней так и льнули молоденькие девчонки, а толком облапить красоток мешали тяжеленные алебарды.

Микаэль обернулся и сплюнул на мостовую.

— Перекати-поле!

И вновь я кивнул. Все сарциане любили яркие цвета, но те из них, кто принял истинную веру и осел в городах, никогда не вели себя столь вызывающим образом. Пусть в общинах и хватало жуликов всех мастей, скупщиков краденого и девиц легкого поведения, первую скрипку в них играли преуспевающие торговцы, золотых дел мастера и ростовщики, а этой почтенной и влиятельной публике лишний шум был совершенно не нужен.

— Должно быть, из табора, — припомнил я скопище разномастных фургонов на одном из окраинных пустырей.

— Откуда еще? — фыркнул Микаэль. — Понятно, что из табора.

Мы поехали дальше, и очень скоро дома расступились, а дорога вывернула на широкую набережную, если так можно было назвать облицованный каменными плитами склон глубокого оврага, по дну которого тек не очень-то и полноводный ручей. Впрочем, пренебрежительно относиться к горным речушкам не стоило — белесые отметины ясно указывали, как сильно все меняется здесь в полноводье.

По переброшенному на другой берег каменному мосту ехали телеги и кареты, мы влились в общий поток и без особых проволочек перебрались на соседний холм. Собственно, на таких вот не слишком крутых возвышенностях и был выстроен весь Риер. Минут через пять широкая дорога уперлась в площадь Святого Арне и пропала, рассыпалась на полдюжины узеньких и кривых переулочков. Перед папертью одноименной церкви собралась небольшая толпа зевак, возвышавшийся над ними уличный проповедник что-то вдохновенно вещал о всепрощении и братской любви. На площади вообще оказалось на редкость многолюдно: стояли шатры и палатки, жарились сосиски и вафли, подогревался в чанах глинтвейн, разливалось из бочонков пиво. Прямо за проповедником рабочие споро возводили декорации для какой-то мистерии, а значит, намечался церковный праздник не из последних. Едва ли подобным размахом собирались почтить память местного праведника, все же небесным покровителем города издревле считался святой Якоб.

Я задумчиво потер переносицу. Обретение веры приходилось на день весеннего равноденствия, а Явление силы — на летнее солнцестояние… Ага! Я едва не хлопнул себя ладонью по лбу. Доказательство истины! Первый диспут пророка с солнцепоклонниками, на котором он не оставил от доводов язычников и камня на камне!

Удивительное дело, но с датировкой этого события никаких разночтений не возникало — о нем упоминалось сразу в нескольких хрониках, а вот касательно точного числа снисхождения на пророка откровения и первой серьезной стычки с язычниками теологи спорили до сих пор. Негласно властвовала точка зрения, что иерархи церкви просто решили не оставлять на откуп солнцепоклонникам столь значимые даты, но озвучивать ее прилюдно полагалось дурным тоном. За такое и епитимью наложить могли, а то и плетей всыпать, если за языком не уследил кто-то из простецов. У мессиан так и вовсе…

К слову, о мессианах! Я велел Микаэлю придержать жеребца и прислушался к разглагольствованиям проповедника. Говорил тот воистину удивительные вещи. Правильные, но странные. Что Вседержитель любит всех нас и не должно назначать себе врагов из разряда единоверцев, пусть даже те упорствуют в своих заблуждениях и ставят между собой и небом неких посредников. Напрямую о понтифике и догматиках ничего сказано не было, но не требовалось иметь семь пядей во лбу, дабы понять, куда дует ветер. Вот так дела! Раньше их кроме как еретиками и не называли вовсе!

Только и оставалось, что покачать головой. Интересно. Сказал бы даже — интересно чрезвычайно…

Риерское отделение Вселенской комиссии по этике занимало особняк в одном из самых престижных районов города в трех кварталах от церкви Святого Арне. Изрядных размеров территория была обнесена высокой каменной оградой с коваными пиками поверху, внутри был разбит сад, а на заднем дворе, помимо конюшни и каретного сарая, обустроили мастерскую с кузней и мыльню. Приезжих магистров размещали во флигеле, съестные припасы для кухни хранились в амбаре и на леднике.