Павел Корнев - Ревенант

Пустырь опускался чуть ниже уровня дороги и окрестных строений, по его краю из земли огромной окружностью вырастали ряды каменных скамей, в проходах между ними виднелись обломки ступеней. Развалины древнего амфитеатра считались у горожан местом нечистым, и селиться здесь никто не желал, а вот безбожникам-сарцианам на эти предрассудки было плевать. Мы вошли в круг костров, на которых что-то жарилось и варилось в огромных котлах, отшили приставучую гадалку, а Блондину пришлось сдержать натиск красотки, вознамерившейся увести его в один из шатров. И хоть из этого испытания он вышел с честью, от поднесенного рога с вином отказаться не смог.

— Пропал человек… — вздохнул Микаэль, который от выпивки благоразумно воздерживался.

Франсуа де Риш легкомысленно махнул рукой, осушил рог до дна и за пфенниг получил следующий. Дальше нас едва не затянули в хоровод подвыпивших гуляк, пришлось вырываться и отходить в сторону. На этом краю пустыря расположились кудлатые седобородые ремесленники, прямо на глазах гостей они мастерили затейливые безделушки, вырезали свистульки, собирали и раскрашивали марионеток, а после требовали за эти поделки несусветные деньги.

— Зря мы сюда приехали вечером, — заявил я, перекрикивая музыку и стук молоточков о походные наковальни. — Сейчас с нами говорить никто не станет. Утром вернемся.

— Смотри и учись, — проворчал Микаэль и вдруг резко обернулся. — А где Блондин?

Как оказалось, Франсуа отошел к ближайшей компании музыкантов, забрал у скрипача инструмент, а после заставил умолкнуть остальных и начал играть сам. И как играть! Проняло не только пьяных горожан, но и сарциан. Мелодия казалась неуловимо знакомой, но припомнить, где слышал нечто подобное раньше, не удалось. Франсуа точно изменил музыку, добавив изрядную долю варварской экспрессии.

— Ты знал, что он умеет играть на скрипке? — спросил остолбеневший от изумления Микаэль.

— Понятия не имел, — признался я и махнул рукой. — Ладно, займемся делом. Что ты там предлагал?

Маэстро Салазар крутанул в пальцах монету в десять крейцеров, и блеск серебра тут же привлек сарцианку, не слишком молодую и красивую, но вполне миловидную.

— Сеньоры желают развлечься? — низким грудным голосом поинтересовалась черноволосая распутница и оправила лиф платья, обтягивавший немалых размеров бюст.

— Будущее хочу узнать. Гадалка нужна, — заявил в ответ Микаэль, не спеша расставаться с монетой.

Сарцианка заливисто рассмеялась и обвела рукой шатры, изукрашенные затейливыми и таинственными, но лишенными всякого сакрального смысла узорами.

— Выбирай, красавчик! Провидицы знают о судьбе и предначертании все. Всю правду расскажут, не обманут!

Микаэль покачал головой.

— У меня на родине говорят: будущее открыто лишь для мертвых глаз. Нужна гадалка с бельмом на глазу!

— Таких у нас нет, — неуверенно покачала головой сарцианка.

Маэстро Салазар будто фокусник крутанул кистью, и монет в его пальцах стало две.

— Я не поскуплюсь!

Но без толку — женщина развернулась и затерялась в толпе. Следующие попытки выяснить хоть что-то о ведьме с бельмом на глазу успехом также не увенчались, и Микаэль покачал головой.

— Ладно, вернемся сюда утром. Надавим на местных заправил.

— Ты смотри! — ткнул я бретера локтем в бок и указал на Франсуа.

Стоило только Блондину закончить выступление, ему тут же сунули новый рог с вином, а затем нашего спутника взяли в оборот сразу две черноволосые девицы, и на этот раз устоять против женских чар у него не хватило силы духа.

— Поразительная распущенность, — только и покачал я головой.

— Ничего удивительного, — пожал плечами маэстро Салазар. — Дети ветра не считают чужаков полноценными людьми. Блуд с ними не порицается. Главное, чтобы не дошло до детей. А вот если в таборе шашни случаются, тогда поножовщины не избежать.

— Я все это знаю, Микаэль! — досадливо поморщился я. — Речь о Блондине! Он ушел сразу с двумя!

Маэстро Салазар рассмеялся и немедленно выдал стишок:

Я хмыкнул.

— Неожиданно.

— Поверь, Филипп, вино лучше продажной любви, с какой стороны ни посмотри. Ни одна распутница не подарит тебе благословенного забытья!

— Не будь так в этом уверен. Могут и дурманного зелья подлить.

— Посему пить стоит в проверенной компании, — согласился со мной маэстро Салазар и подмигнул. — Возвращаемся?

— Да. Заглянем сюда утром.

Мы забрали лошадей и двинулись в обратный путь. В арке ворот прохаживался сонный стражник, еще один сидел у очага, а их товарищи, судя по доносившемуся из кордегардии храпу, спали и видели седьмой сон.

— Куда прете?! — привычно возмутился караульный, опираясь на алебарду. — До утра проезд закрыт! Поворачивайте!

К этому времени я уже вернул на палец служебный перстень, поэтому направил лошадку в круг отбрасываемого факелом света и вытянул руку.

— Бумаги смотреть будешь, любезный, или так пропустишь?

Стражник прищурился, внимательно изучая кольцо, затем спросил:

— Арестанта на днях ваша милость через наш пост везла?

Я утвердительно кивнул. Дядька слегка сдвинул шлем на затылок, почесал лоб и обернулся за советом к напарнику. Тот спросил:

— Плату за ночной въезд внесете?

Вполне можно было обойтись и без этого, но я скупиться не стал и кинул стражнику монету в пять крейцеров, после чего все вопросы отпали сами собой. Нас пропустили.

Липкая непроглядная темень осталась за воротами, в старых кварталах тут и там горели фонари; отбрасываемый ими свет выхватывал из мрака углы домов и входные двери, освещал мостовую и делал ночь самую малость дружелюбней, дарил иллюзию безопасности. Именно что иллюзию.

Мы проехали уже половину пути, когда налетевший со спины порыв ледяного ветра разом погасил все огни, пусть даже те и были защищены цветным стеклом ламп. Озноб пробрал до самых костей, а миг спустя по нервам ударил цокот когтей. Частый-частый, переходящий в стремительный рывок. Лошадь испуганно заржала, и я спешно соскочил на мостовую, в развороте рванул из перевязи пистоль и сразу, не целясь, дернул пальцем спусковой крючок. Пусть улицу и заполонил беспросветный мрак, на его бархатной подложке предельно отчетливо горели три пары багряных глаз, да еще из распахнутых пастей неведомых тварей капала слюна, пятнавшая булыжники кляксами призрачного огня.

Жахнул выстрел — привычно мощно, только как-то слишком уж приглушенно, словно под водой, — пламя дульной вспышки едва не лизнуло морду несшейся ко мне псины. Страшный удар свинцовой пули заставил голову крупной собаки дернуться, лапы ее заплелись, и застреленное животное распласталось на камнях. Два других пса нацелились на маэстро Салазара, и я вооружился вторым пистолем, повел рукой, ловя на прицел ближайшее к себе порождение ночи.