Павел Корнев - Рутинер

— Проверь, есть ли кто в доме! Да не надо никуда бежать! Ищи ауры!

Едва ли жильцы могли проигнорировать крики и грохот, но между логическими выкладками и точным знанием пролегает слепая зона, из которой запросто может вывалиться случайный свидетель. Не резать же ему потом глотку?

Уве зажмурился и усилием воли вогнал себя в транс, я уловил явственный всплеск эфирного поля, когда сознание школяра вломилось в незримую стихию, а несколько мгновений спустя он мотнул головой и объявил:

— Пусто!

— Следи за двором! — распорядился я и повернулся к маэстро Салазару: — Мик! Что с ним?

— Не жилец, — отозвался бретер. — Перебита печеночная артерия.

Раненый сеньор вдруг перестал стонать и хрипло выдохнул:

— Опоздали! Вы опоздали! Прогресс не остановить!

Я опустился на колени и спросил:

— Профессор Граб?

Тот сипло выдохнул нечто походившее на согласие.

— Он убил вас! — попытался воззвать я к гласу разума. — Убил! Не хотите отомстить?

— Человек слаб… Любой сломается под пытками… Но только не мертвец!

Смех оборвался как-то очень уж резко, и я потребовал:

— Излечи его, Микаэль!

Маэстро Салазар дернулся словно от удара.

— Ты же знаешь, я не могу! Больше не могу! Не выйдет!

Лоскут, которым бретер зажимал рану, сочился кровью, вместе с той утекала сама жизнь, и я надавил на подручного:

— Пять минут! Дай мне пять минут! Не важно, что будет потом!

Якоб Граб вновь выплыл из забытья и лихорадочно зашептал:

— Ничего не скажу! Сами поймете! Все поймут! Все увидят!

Маэстро Салазар посмотрел на меня с мольбой во взгляде, но я подавил неуместную сентиментальность и сказал:

— Делай!

Бретер закусил губу, резко выругался и положил на рану ладони. Профессора выгнуло дугой, и он взвыл так, что зазвенело в ушах. Отголоски целебных чар взбудоражили эфирное поле, и у меня пошла кругом голова, а Микаэль сгорбился, лицо его осунулось, из носа закапала кровь.

Я не стал растрачивать время на пустые благодарности и навалился на Якоба:

— Что вы задумали, говори!

Тот застонал, несколько раз моргнул и уставился на меня неожиданно ясным взглядом.

— Вы, рутинеры, закоснели в заблуждениях и не узрите истину, даже если вас ткнуть в нее мордой! Вы не живете сами и не даете жить другим! Но прогресс сметет всех! Сметет и вашу двуличную комиссию, и лживую церковь. Мы освободим людей!

Я не собирался выслушивать политические манифесты и коротко бросил:

— Мик!

Бретер прижал руку профессора к полу и ударом даги отхватил ему мизинец. Граб снова взвыл, и я начал допрос:

— Шеер! Это ты подбил его распечатывать места силы? Зачем?

— Моя ошибка, — неожиданно легко сознался Якоб, застонал от боли и быстро произнес: — Неточность перевода привела к неверному подходу! Моя вина!

— Чего он должен был добиться? — быстро спросил я.

Профессор замешкался с ответом и до крови закусил губу, пришлось вновь отдать команду Микаэлю. На этот раз Якоб Граб лишился безымянного пальца, и лицо, в которое после исцеления вернулись краски, вновь начало быстро бледнеть и покрываться бисеринками пота.

— Если придется вырезать из вас ответы, меня это не остановит! — пригрозил я и кивнул бретеру, тогда профессор перестал запираться.

— Дело сделано, вам ничего уже не изменить! — хрипло выкликнул он. — Ничего!

— Чего добивался Шеер?

Маэстро Салазар надавил дагой, и Граб забился, лишившись очередного пальца.

— Будьте вы прокляты! — взвыл он. — Солнечный камень! Мы хотели создать солнечный камень! Нашли трактат на староимперском в закрытом хранилище библиотеки, перевели его, но текст содержал неточности! Вот и все!

— Солнечный камень? — прищурился я. — Желали превращать свинец в золото или обрести вечную жизнь?

Я намеренно низвел значение философского камня до обывательских представлений о нем, и профессор не стерпел, буквально выплюнул в меня:

— Глупец! Солнечный камень — квинтэссенция незримой стихии, суть овеществленный эфир! Ваша пресловутая святость, принявшая материальное обличье!

И тут на меня снизошло озарение.

— При сотворении солнечный камень впитывает весь окружающий эфир и лишает место святости? Именно так вы собираетесь уничтожить Сияющие Чертоги?

— Да! — в каком-то даже противоестественном восторге выкрикнул профессор Граб и закашлялся, но совладал с кашлем и просипел: — Диктат веры падет, мы освободим умы людей и расчистим путь прогрессу. Штампы! Мануфактуры! Механизмы! Будущее! И рутинерам вроде вас его не остановить!

— Время на исходе, — предупредил меня Микаэль.

Я ударил профессора кулаком в живот, обрывая монолог, и спросил:

— Какова роль де ла Веги? — заметил недоумение допрашиваемого и поправился: — Тот южанин, кто он?

— Друг, — с тяжелой одышкой ответил Якоб Граб, — преданный нашему делу всем сердцем. Он указал на ошибки и нашел недостающие фрагменты описания. И проведет ритуал, справится и не побоится взять грех на душу… Эту цену придется заплатить ради уничтожения Сияющих Чертогов, ради освобождения всего человечества от оков лживого учения…

Голос профессора звучал все слабее и тише, а потом он и вовсе умолк, на лице выступили кровавые капли пота, запахло гнилостным запахом разложения. Началась агония, и Микаэль отступил, принялся вытирать окровавленные руки каким-то грязным лоскутом. Лицо его было бледным, под глазами залегли тени, крылья крупного носа раздувались, словно размеренным дыханием бретер пытался совладать с бушевавшими в душе эмоциями.

Я тоже встал и спросил:

— Поможешь с обыском?

И тут же встрепенулся наблюдавший через окно за двором Уве:

— Стража!

Возглас этот словно ошпарил меня кипятком.

— Святые небеса! — выдохнул я, не зная, что предпринять.

Сильвио де ла Вега в очередной раз нас переиграл. Не смог натравить собственных головорезов и прислал городских стражников. Тех ведь даже подкупать не пришлось, достаточно было просто наплести об услышанных криках о помощи!

— Надо убираться, — решительно сказал маэстро Салазар. — Эта падаль будет вонять, возникнут вопросы. Плохие вопросы. Я не хочу оказаться в Рейге с камнем на шее.

Миг я колебался, затем окликнул школяра:

— Уве, уходим. К черному ходу, быстро!

Увы и ах, но травмированное смертью близких сознание Микаэля сверх всякой меры извратило его талант целителя. Профессор Граб сгнивал заживо, и куда больше неудачной попытки исцеления наложенные бретером чары походили на жуткую по своей силе порчу. Ту, что чернее безлунной ночи.

Школяр от изумления разинул рот, я подскочил к нему, ухватил за ворот и рывком отправил к дальней двери.

— Пошел! — а сам подхватил саквояж и ринулся следом.