Павел Корнев - Рутинер

— Это мои друзья, — спокойно ответил я и добавил после недолгой заминки: — Те, кто выжил.

Впрочем, погибшие были ничуть не лучше. Пара предателей-ландскнехтов и малолетняя воровка-сарцианка. Так и не принявший истинную веру Хорхе Кован да горький пропойца и задира маэстро Салазар, в последние мгновения своей жизни достигший просветления, а то и святости.

Ха! Мало кто может похвастаться дружбой со святым!

— Не вижу поводов для веселья, — нахмурился отец, заметив скользнувшую по моим губам ухмылку. — Оставаться на этом берегу тебе слишком опасно. Ситуация в Сияющих Чертогах далека от стабильности, и, как водится, слишком многие постараются обернуть это обстоятельство в свою пользу.

Я кивнул:

— А какие известия приходят с той стороны? Я собирался в Кальворт.

— На севере Виттена пока спокойно. Вдовствуюшая императрица оставила столицу и отступила с верными людьми в Легенбург, с ней дочери и младший сын.

— Кто ее поддерживает?

— Маркграф Риера и большинство владетелей Хомверга и Айверга, а по слухам — и Северного Весланда. Гроссмейстер ордена Северной звезды занял выжидательную позицию, думаю, именно его слово и станет решающим. Герцог Лоранийский провозгласил себя императором, но, помимо собственных владений, под его рукой пока лишь Тольм, Западная Чезия да центральная часть Виттена. Также объявил о притязаниях на трон князь Сверин, он женат на старшей дочери Фердинанда. Скорее всего, за ним пойдет дворянство Эйнхофена и Лонского союза. Южному Весланду не до того, оттуда приходят донесения о вторжении армии Майнрихта.

— Лавара?

— Как водится, сначала вырежут имперский гарнизон, а затем передерутся, выясняя, кому быть королем. В итоге к ним пожалует армия нового императора и все вернется на круги своя. Так что отправляйся в Кальворт, сын, и не ввязывайся в неприятности.

Я поднялся и неожиданно даже для себя самого спросил:

— Нет никаких признаков, что я одержим?

Отец обошел стол, зажал жесткими ладонями мои виски, вгляделся в глаза. Чужая воля толкнулась в голову, пробежалась холодком по затылку, растеклась по эфирному телу, ввернулась в самое нутро. Потом меня отпустили, и пришел черед следить за кончиком пальца, рука пошла в одну сторону, затем в другую, опустилась, поднялась, и отец спросил:

— Откуда взялась мысль об одержимости?

Я поднял левую руку и покрутил обожженной ладонью:

— У меня сохранились способности к магии. Не чета прежним, и все же сохранились. Удар князя запределья рассек эфирное тело надвое, из-за этого и понадобилась ангельская печать, но один понимающий человек сказал, что душа не червяк, она едина. Якобы после клеймения я должен был полностью лишиться дара.

— Что мы вообще знаем о душе, сынок? Не забивай себе этим голову. Как по мне, ты в полном порядке.

— Мне мерещатся осы. Всякий раз, когда обращаюсь к незримой стихии, они жалят меня. И это… пугает.

Отец вздохнул:

— Нет ни эманации запределья в твоей душе, ни других признаков одержимости. Полагаю, из-за повреждений эфирного тела ты просто не в состоянии нормально управлять энергией, часть силы выходит из-под контроля, и подсознание непроизвольно воспроизводит травмирующие облики, столь напугавшие тебя в прошлом.

Я негромко рассмеялся, и папа кивнул:

— Все верно, это идеальный вариант. Есть и другой, не столь… вдохновляющий.

— Моя сила берет начало в запределье!

— Вздор! Запределье меняет людей, а ты далеко не святой. С прошлой осени произошли бы не только ментальные, но и телесные изменения. А их нет.

— Тогда что?

— Рассечение эфирного тела оборвало энергетические потоки, это делает невозможным нормальное управление внутренней энергией. Ты сравнялся по способностям с ритуалистами, но ты не ритуалист и хватаешь больше, чем можешь удержать. Куда уходят излишки? Не подпитывают ли они Осиного короля? Вдруг тот оказался связан с тобой после столкновения в подвале?

Во рту враз стало сухо, словно в пустыне, и отец ободряюще похлопал меня по плечу:

— Но не думаю, что это действительно так. Князья запределья обладают невероятным могуществом — к чему бы одному из них эти крохи, скажи? И потом — осы. Не ментальное давление, не попытка сломать волю, а призрачные осы, которые больше походят на порождения хтонических глубин запределья.

Я кивнул, признавая резонность этого высказывания, тогда последовало продолжение:

— Полгода в монастырской келье на хлебе и воде в медитациях, молитвах и благочестивых раздумьях помогли бы достичь просветления, но у тебя нет этих шести месяцев. Не на этом берегу реки. Отправляйся в Кальворт и попробуй разобраться в себе, Рудольф.

— Рудольф мертв, папа. Меня зовут Филипп. И благодарю за совет, непременно так и поступлю, — сказал я, обнял отца на прощанье и направился к двери, а только потянулся к ручке, меня нагнал короткий смешок.

— Хорошо, что девчонка истинная. Не испортит породу.

— И в самом деле, — усмехнулся я и в сопровождении все той же парочки неразговорчивых монахов вернулся в выделенную нам комнату.

Уве лежал на кровати и перекатывал по ладони Око святого Рихора; целебные отвары нагоняли на школяра сонливость, но при моем появлении он встрепенулся и спросил:

— Ну как?

— Следующую седмицу встретим в Кальворте.

Школяр улыбнулся, зажал изумруд в кулаке и закрыл глаза. Жизни его уже ничего не угрожало, да и дар выгорел не до конца, а медитации вкупе с воздействием святой реликвии на удивление быстро возвращали эфирному телу прежнюю стабильность, но Уве был еще слишком слаб. Отлежится день-два, тогда и отправимся в путь, благо путешествие по реке не столь уж и утомительно.

Я ушел в соседнюю комнату, достал из ящичка с соломой бутылку рома, купленную в Риере, срезал сургуч, выдернул пробку и уселся на подоконник, приложился к горлышку. Окончательно еще не стемнело, но на чистом небе уже явственно виднелся серебристый силуэт полной луны, и меня передернуло.

— Все хорошо?

Марта подошла сзади, прижалась к спине грудью, обхватила худыми руками за плечи.

— Все хорошо, — подтвердил я, но оборачиваться не стал. Просто не хотел лишний раз смотреть на свою блеклую и едва различимую тень, слишком уж смазанную, словно вокруг меня реяло сонмище призрачных ос.

Воображение! Видят небеса, просто разыгралось воображение.

И я хлебнул рома. Сегодня все точно будет хорошо. А завтра… Завтра будет новый день, и Филипп Олеандр вон Черен предпримет все усилия, дабы он не стал для него последним. А в остальном… в остальном все в руках небес.