Павел Корнев - Рутинер

Пристань пустовала, как и набережная, чего нельзя было сказать о таверне. Туда набились едва ли не все окрестные жители, и я спешно прошмыгнул на задворки заведения, под скрип ступеней взбежал на третий этаж, отпер дверь и навалился на стену, с облегчением переведя дыхание. Сразу взял себя в руки, прошел в комнату, бросил оружейный ремень с палашом на кровать. Одну за другой расстегнул медные пуговицы, стянул мундир, кинул под ноги. Потом избавился от фуфайки, сапог и рейтуз, подошел к рукомойнику и долго умывался, оттирая не замеченные ранее пятна засохшей крови и въевшуюся в кожу пороховую гарь.

Моя повседневная одежда осталась в казарме лиловых жандармов, пришлось надевать свой лучший костюм, который вкупе с замызганными сапогами и перевязью смотрелся попросту нелепо.

Плевать! Я убрал в саквояж кошель, ручную бомбу и ящичек с бутылкой рома, забросил за спину чехол со штуцером и застегнул на поясе ремень со шпагой. Остальные свои пожитки побросал в дорожный мешок и ушел в комнату Микаэля, намереваясь прихватить с собой и вещи бретера. Просто не был уверен, что еще доведется сюда вернуться.

Уж проще переждать беспорядки у Эстебана вместе с остальными. А там все будет зависеть от развития событий.

Плюнув с досады под ноги, я вытянул из-под кровати мешок бретера, тогда-то и услышал скрип рассохшихся ступеней. И поднимался не одиночка, не двое и не трое. Значить это могло только одно — кто-то из недоброжелателей вознамерился заполучить трофей в виде головы магистра-расследующего — ох, простите! — ревизора Вселенской комиссии по этике Филиппа Олеандра вон Черена.

Я достал из саквояжа ручную бомбу, запалил ее фитиль и поставил на порог распахнутой входной двери. Пистоли заранее нацелил на лестничный пролет, и, когда на него вывернули двое громил с белыми повязками, сразу грохнула пара выстрелов, коридор утонул в пороховом дыму, а следом носок сапога отправил вниз по ступеням бомбу с догоревшим почти до корпуса фитилем.

Заперев дверь, я ухватил ремень саквояжа и опрометью бросился в комнату. За спиной басовито грохнул взрыв, и кто-то зашелся в истошном крике, а потом засов отлетел, выбитый мощным ударом.

Волшебная палочка в моей руке крутанулась, соткала эфир в безыскусный сгусток обжигающей энергии и отправила его в затянутый дымом коридор. Шаровая молния мигнула и погасла, а из сизой пелены возникла фигура с двумя вскинутыми пистолями. Сыпанули искрами колесцовые замки, и я отступил в центр круга святого Варфоломея, дернул жезлом, закручивая сгустившийся после моих многодневных упражнений эфир в невидимый водоворот. Стволы плюнули огнем, но пули не достигли цели и взорвались при столкновении с магической завесой, как это случилось некогда в Регенмаре. Зашипела прожженная раскаленным свинцовым крошевом одежда, что-то обожгло шею и щеку, но в целом я остался невредим. И даже откат от сотворенного защитного заклинания ударил не слишком сильно; левую руку заморозило по локоть, и только.

— Сеньор де ла Вега! — скривился я, разглядев лицо противника, и потянул из ножен шпагу. — Или же Виллем Келен-Басалар?

Официал герхардианцев отбросил пистоли, выдернул засевшую в щеке щепку и сложил на груди руки, не спеша обнажать скьявону.

— Поразительная осведомленность, Филипп! Просто поразительная! Хотел бы я забраться вам в голову и узнать, кто вы на самом деле такой.

Совсем уж бесследно близкий взрыв ручной бомбы для Сильвио не прошел, и держался он немного скованно, а из левого уха потихоньку сочилась кровь, но я не собирался рисковать и выходить за пределы магической схемы, как бы мне ни хотелось вырезать собеседнику сердце.

— Что вам до моих секретов, официал? — улыбнулся я, стараясь не упустить ни единого движения противника.

Коридор за спиной Сильвио был пуст, а доносившийся снизу гомон встревоженных голосов принадлежал скорее посетителям таверны, нежели подручным де ла Веги, а посему мы вполне могли перевести дух и побеседовать в ожидании подходящего момента выпустить друг другу кишки.

— Ваши секреты дурно пахнут, магистр, — скривился южанин в отнюдь не притворном отвращении. — Вы убийца и чернокнижник!

Я слегка поклонился, но никак комментировать услышанное не стал, да Сильвио в ответе и не нуждался.

— Меня не заботят ваши тайны! — заявил он. — Меня интересует, откуда вам стали известны мои!

— Спрашивайте! — разрешил я, поскольку иной раз вопросы могли сказать о человеке несравненно больше, нежели вранье, которое он скормит, пытаясь ввести вас в заблуждение.

— Позвольте представиться, Виллем Келен-Басалар! — отвесил официальный поклон официал герхардианцев. — Но вам это и так было известно. Откуда?

Я постучал себя отставленным в сторону от волшебной палочки указательным пальцем левой руки по ложбинке между ключиц, ровно туда, где у собеседника на миг мелькнула в вороте сорочки перецепленная на цепочку изумрудная серьга. Южанин повторил мой жест, нащупал драгоценный камень и понимающе улыбнулся:

— Церковные архивы?

— Именно, — подтвердил я и в свою очередь спросил: — Почему сейчас?

Сильвио пожал плечами.

— Слишком поздно узнали об этой норе, — признал он и досадливо поморщился. — Только, ради небес, избавьте меня от банальностей и не спрашивайте — зачем! Это же очевидно, разве нет? Кровь моих братьев на ваших руках!

По спине пробежал холодок, и я принялся раздраженно помахивать волшебной палочкой, маскируя за обычной нервозностью подготовку сложного плетения.

— Если уж зашла речь о банальностях, то не вам говорить о мести! — парировал я заявление официала герхардианцев.

— Брат Стеффен был моим другом и наставником!

— А Хорхе Кован — моим!

— Сарцианин! — бросил в ответ де ла Вега с нескрываемой презрительностью.

Не переставая помешивать нервными подергиваниями магического жезла эфир, я ответил с ничуть не меньшей язвительностью:

— У всех свои недостатки!

— О да! — поддержал это высказывание Сильвио де ла Вега. — Вы, к примеру, чернокнижник!

Я оскалился и перестал сдерживаться, дал выход переполнявшей меня злобе:

— Я не приносил в жертву детей! Святые небеса, да я вообще никого в жертву не приносил! — От бешенства перехватило дыхание, но удалось взять себя в руки и продолжить: — Ты ведь здесь именно из-за этого, да? Я единственный свидетель, который может связать официала ордена Герхарда-чудотворца с жертвоприношением восьми невинных детей!

Щека де ла Веги дернулась, в остальном же он никак не проявил, что мой выпад достиг цели.

— Малолетние сарциане — будущие воры, жулики и проститутки! — отмахнулся южанин. — Никому нет до них никакого дела!

И это было воистину так: никому и никакого. Так что я зашел с другой стороны: