Павел Корнев - Рутинер

Я протолкался через окруживших место схватки зевак и прошипел на ухо Уве, который выступал секундантом Микаэля:

— Просил ведь присмотреть за ним!

Школяр вздрогнул, но даже не обернулся, напряженно следя за ходом поединка.

— А что я мог сделать? Он как с цепи сорвался!

У меня вырвался тяжкий вздох. Противник превосходил маэстро Салазара ростом и длиной рук, да еще и орудовал более тяжелой шпагой и легко пресекал все попытки лаварца сократить дистанцию и навязать ближний бой. Но и сам пробиться через искусную защиту моего подручного не мог; Микаэль хоть и не слишком твердо стоял на ногах, но заметно превосходил противника в технике.

В итоге дуэлянты ходили кругами и редкими выпадами прощупывали оборону друг друга. Северянин чередовал высокие стойки и прикрывал левый бок кинжалом, маэстро Салазар держал шпагу острием к земле в обманчиво расслабленной руке. Ни тот ни другой не обращали ни малейшего внимания на крики зрителей и были полностью сосредоточены на поединке. Разве что Микаэль действовал как-то слишком уж небрежно, и проявлялась так отнюдь не уверенность в собственных силах, а банальное опьянение.

Светловолосый здоровяк неожиданно плавным для его сложения движением сместился вперед, клинки с лязгом соприкоснулись, и сразу перешел в контратаку Микаэль. Сшибка вышла столь яростной и быстрой, что неподготовленный наблюдатель едва ли сумел бы хоть что-нибудь различить, а потом северянин отступил и попятился, по его белой рубахе начало растекаться кровавое пятно — там, где клинок маэстро Салазара рассек плечо.

— Дохлого осла уши! — прошипел Микаэль и осел на брусчатку, зажимая порезанное бедро.

Выскочившие боковые усы даги позволили ему блокировать шпагу противника и нанести удар, но и тот, в свою очередь, успел зацепить кинжалом ногу бретера чуть выше колена. Маэстро попросту слишком сильно провалился вперед и не успел вовремя отступить.

Святые небеса! Еще бы ему успеть! Он и на лестнице в доходном доме упал не из-за столкновения с профессором, а просто оступился. Пьяный болван!

— Уве, извозчика! — скомандовал я, опустился рядом с Микаэлем, который зажимал широкий порез над коленом, и прошипел: — Ну ты и осел!

— Да это простая царапина! — возмутился тот.

— Которая вывела тебя из строя на несколько дней!

Маэстро Салазар не нашелся, что на это ответить, лишь скрипнул зубами от боли. Тогда я выудил из саквояжа чистый клочок ткани и наложил на рану повязку. Крупные сосуды оказались не задеты и остановить кровотечение не составило особого труда, но стоило только бретеру подняться на ноги, как он сдавленно охнул и поджал распоротую ногу.

Ранение его противника тоже оказалось не слишком серьезным, товарищи уже уводили северянина с площади. Расходились по окрестным тавернам и зеваки, а вот троица городских стражников, напротив, уверенно двигалась в нашу сторону, и ускакать от них на одной ноге шансов у Микаэля, прямо скажем, было немного.

— Ангелы небесные! — только и выдохнул я, придержав бретера, которого мотало даже не столько по причине ранения, сколько из-за выпитого вина.

Удивительное дело, но на этот раз ангелы не оставили своей заботой, и рядом с нами остановилась карета, на козлах которой сбоку от кучера сидел Уве.

— Быстрее, магистр! — Школяр помог мне затащить на лавку Микаэля, вернулся на свое место и скомандовал извозчику: — Гони!

Маэстро Салазар болезненно скривился, когда карета затряслась на неровной мостовой, но от стона удержался и в своей извечной манере выдал:

Я закатил глаза и выпустил воздух через судорожно стиснутые зубы.

Святые небеса, грехам моим несть числа, и душа обречена на вечные мучения в запределье, но это ведь после смерти, так? При жизни-то зачем?!

До особняка Эстебана домчались без остановок. Там я поручил Микаэля заботам Уве, а сам задержался заплатить извозчику. Бородатый дядька придирчиво оглядел лавки и пол, выискивая капли крови, ничего не нашел и все же заломил двойную иену. Я с сомнением посмотрел на него, но в итоге решил не мелочиться, заплатил без споров и торга. А только зашагал к арке, и со двора донесся крик Микаэля:

— Ты что творишь, бестолочь?!

Я поспешил на шум и обнаружил маэстро Салазара уложенным на лавочку, рядом смущенно топтался Уве, а Марта стояла, уперев руки в бока.

— Чего ты блажишь? — возмутилась она. — Я просто рану закрыла!

— Нельзя со мной так, дура! — выдал Микаэль, судорожно подергивая раненой ногой. — Вина разогрей и тащи иголку с ниткой, сам все сделаю!

К нам выбежал Эстебан, следом из лавки вышел его тесть-аптекарь, они увели бретера в дом, а я раскрыл саквояж и кинул Уве кошель с золотом.

— Марта! — окликнул я девчонку, уже поднявшуюся на галерею второго этажа.

— Да?

— Твои деньги!

Ведьма глянула исподлобья, но все же спустилась и протянула руку за кошелем.

— Ну и какая муха тебя укусила? — спросил я, вкладывая в девичью ладонь увесистый кожаный мешочек.

Уве что-то неразборчиво пробурчал и спешно ушел в дом, а Марта недобро засопела, но отмалчиваться не стала и обвиняюще произнесла:

— Ты запретил мне практиковаться!

— Я запретил использовать магию, — возразил я. — Режь, промывай, зашивай, делай примочки. Учи анатомию. Тебе есть чем заняться.

Высокие скулы ведьмы проявились еще сильнее, тонкие бледные губы превратились в ниточку, серые глаза блеснули льдом.

— Магия лучше! — заявила Марта. — Резать и зашивать может любой коновал, а я исцеляю людей, спасаю жизни! Эстебан говорит, у меня настоящий талант!

Захотелось отвесить девчонке затрещину, и сдержать этот порыв удалось с превеликим трудом.

— У тебя есть талант, но нет патента! — подался я вперед. — Донос не просто сломает тебе жизнь, он ее предельно укоротит!

— Да кому…

— Уж поверь, найдется кому! — отрезал я. — В столице у моих коллег хватает осведомителей. Эстебан умоет руки, он просто отделается штрафом, а тебя запрут в каменный мешок и выбросят ключ!

Но мои увещевания действия не возымели.

— С каких пор ты стал таким правильным? — прошипела Марта. — Ты заставил Эстебана достать корень мандрагоры! Я по секрету рассказала о скелете, а ты воспользовался этим! Ты всех используешь!

Я улыбнулся, и улыбка вышла… недоброй. Ведьма попятилась, но за ее спиной оказалась стена.

— А с каких пор ты сама стала такой паинькой? — прошептал я, стиснув пальцами тоненькую девичью шею. — Уже забыла, как мы познакомились? Кто кого использовал и кто кого ткнул в спину ножом, напомнить? Не строй из себя оскорбленную невинность, мы такие, какие есть!