Тим Волков - Апофеоз войны [litres]

Звонить Большаков не стал – побоялся, что разговор могут подслушать и отобрать планшет, тогда совсем связи никакой не будет. Так что он украдкой написал Максиму небольшое послание, пока охранники глазели на его помощницу Лену, которую доставили вторым рейсом.

Едва девушка, виляя бедрами, прошла к скамейке, куда усаживали всех эвакуированных, Большаков успел набрать текст и нажать кнопку «отправить», молясь только об одном – чтобы послание ушло адресату.

Профессора трясло. Он спрятал планшет, а потом засунул руки в карманы, чтобы никто не смог увидеть, как сильно у него дрожали руки. Вся эта ситуация с новой загадочной болезнью начинала приобретать какие-то совсем уж необычные и гадкие обороты. Так не вовремя произведенная почти насильно эвакуация, этот загадочный «крот», которого внедрили в обход Большакова в его же группу.

«Появись только Филиппыч тут – я ему устрою, не отстану, пока все не выясню! – злобно подумал Семен Павлович, поглядывая на двери. – И если он хоть что-то знал об этом всем – лично, этими вот руками отвешу ему…»

– Живее! Живее! – прерывая мысли ученого, закричал военный.

Большаков от неожиданности даже привстал.

Чьи-то крепкие руки усадили ученого обратно.

– А ну сядь! – рявкнул за плечом старика охранник.

Дверь отворилась, и в ангар ввели новую партию эвакуированных.

– Филиппыч! – неожиданно даже для самого себя обрадовался Большаков, увидев среди прочих знакомую фигуру.

Шеф не обернулся. Кажется, он с кем-то спорил, размахивая какими-то бумагами перед лицом мордоворота.

– Коробки под номером 326, 327 и 335 разбиты полностью! Там же ценное оборудование! Оно стоит несколько сотен тысяч долларов! Что мне прикажете начальству своему говорить? Что ваши дуболомы не способны прочитать и двух слов? Там же четко было написано: «Осторожно! Хрупкое!» Чего тут непонятного?!

– Сядь на место! – рявкнул на него охранник.

– Да как вы смеете со мной так говорить? Где ваш начальник? Я спрашиваю, где ваш начальник? Вы мне за порчу казенного имущества ответите! По всей строгости! Умудрились разбить два рефрактомера! Импортных! Автосамплер последней модели – в труху! Вы его что, с крыши сбрасывали? Или ногами пинали? Спектрометр из 330-й коробки сдавлен! У меня слов нет! Как это возможно?! Он же железный! А сейчас у него такой вид, будто на нем слон посидел.

– Ты кто такой? – включился в разговор второй военный. Судя по голосу, каким обычно отдают только приказы, это был командир охраны.

– Я начальник лаборатории! А ты кто такой?

– Чего расшумелся?

– Вы мне технику всю уничтожили! – взвизгнул Филиппыч.

– Сядь. На. Место, – чеканя каждое слово, произнес боец.

– Я…

– Объявлено особое положение. Если не сядешь, я тебе…

– Пошел ты ко всем чертям! Еще мне смеешь что-то указывать! Я твоему начальнику все про тебя…

Военный достал пистолет из кобуры. Сквозь зубы выдавил:

– Сядь!

– Угрожать мне смеешь? – не унимался Филиппыч. – Веди меня к своему руководству! Я тебе живо звездочки с погон все сниму! Я тебе…

Раздался хлопок – словно кто-то стеганул мокрым прутком по полу. Большаков вновь привстал, не веря тому, что происходит. Неужели это все на самом деле?

– Сядь! – почти в самое ухо прошипел стоящий позади военный. И больно ударил в правый бок.

Большаков с шумом выдохнул и плюхнулся обратно.

– Я… – Резкость и уверенность в голосе Филиппыча разом пропали. Он побледнел, схватился за живот. – Я…

И начал заваливаться на пол.

– Уберите его! Живо! – рявкнул командир охраны, пряча оружие в кобуру.

Два бойца подхватили Филиппыча под руки, и только сейчас Большаков увидел, как на животе его друга расползается красное пятно.

– Вы же… – потрясенно вымолвил Семен Павлович.

– Заткнись! – рявкнул охранник. – А иначе и тебе пулю в живот всадим!

Большаков округлил глаза, взглянул на военного, но ничего произнести уже не смог – так и замер с открытым ртом, словно выброшенная на берег рыба.

В палате было тихо. Глеб внимательно наблюдал за дверью, ожидая в любую минуту, что кто-то явится за ним. Чтобы утащить в одну из подземных комнат. Для экспериментов. И это мучительное ожидание с каждой минутой становилось все тягостней. Наконец парень с трудом заставил себя отвернуться в другую сторону и отвлечься.

Во всем теле ощущалась сильная слабость. Хотелось пить. Чтобы понять, хватит ли сил для побега, – а он планировал, что рано или поздно совершит его, – Глеб принялся шевелить конечностями: правой ногой – согнуть, разогнуть, повернуть влево, вправо, прислушаться к собственному телу – тяжеловато, но терпимо.

Теперь левая. А вот с ней дела обстояли хуже. Даже согнуть не удавалось. Сразу все тело пронизывала острая боль.

Глеб сморщился. Так, а что же с руками? Левая… правая… в порядке. Значит слабое место – это только левая нога. Видимо, повредил, когда оказывал сопротивление. Тогда охотники хорошо его отдубасили. Или это сказывалась болезнь? Может, наночума начала его пожирать?

Глеб попробовал вновь пошевелить ногой. И снова боль. Жгучая, острая.

Нет, просто так он сдаваться не собирался. Необходимо было разрабатывать конечность, перетерпеть самую первую волну боли и тренировать, покуда хватит сил.

Парень принялся осторожно шевелить ногой.

Теперь надо было найти что-нибудь, что можно использовать как оружие. Любая железяка в драке могла дать хорошую фору. Только вот железяк тут, кажется, совсем не было.

Глеб пошарил рукой под кроватью: ножки железные, но привинчены к полу намертво, не выломать. Тогда может что-то из оборудования? Парень пригляделся. Нет, сплошные капельницы и пластмассовые панельки. Ерунда сплошная. Хотя…

Пленник пристально изучил один из аппаратов, мигающий зелеными лампочками и показывающий какие-то цифры. Табло у этой штуковины было большое, закрытое хорошим плотным куском плексигласа. Если выломать его и заточить, то могло получиться вполне неплохое колющее оружие. Таким, если в горло бить, можно запросто человека убить.

Глеб улыбнулся. От одной только этой мысли – убить охотника, желательно самого Тринадцатого, – на душе стало приятно.

Парень попытался подняться. Мышцы отозвались противным покалыванием.

Стиснув зубы, Глеб спустил ноги на пол. Боль захлестнула с головой, захотелось закричать во все горло, но он с трудом сдержался. Мать твою, до чего же больно! Словно внутри вместо костей засыпали гвоздей и шурупов.

Стараясь привести мысли в порядок размеренным дыханием, Глеб некоторое время посидел неподвижно. Когда первые приступы боли стихли, он смахнул со лба пот. Начал пробовать перевести массу тела на здоровую ногу. Его всего трясло от напряжения, но в большей степени от страха, что сейчас в помещение ворвутся охранники и начнут его избивать. Отпор дать он уже не смог бы.