Виталий Заяц - Планета супербарона Кетсинга [litres]

Зелье оказалось грубо помолотым сероватым порошком, если что птичье и напоминающим, то только помет. Сил протестовать не было. Даже тогда не было, когда бабка не ограничилась присыпанием раны, а для пущего эффекта решила втереть зелье грязными пальцами в живое мясо. От боли Вок отрубился, а когда очнулся, знахарка исчезла, а у постели сидел барон.

– Друг мой, – заметил он открывшиеся глаза Вока, – как видишь, и у нас на севере лечение не так уж плохо. Много ли, мало ли, а до утра ты проспал. Сейчас кухарка принесет твоего любимого бульона, и начнешь выздоравливать.

Есть хотелось, не сильно, но хотелось. А вот мысль о курином бульоне вызывала отвращение. Вок попросил отложить завтрак до востребования и пожелал осмотреть рану. Следов волшебного птичьего порошка в разрезе не осталось, изменений тоже не наблюдалось. Разве что выглядело все немного посуше. Что ж, уже хорошо, может, действительно польза? Живут, например, в местных пернатых медицинские грибы, а в птичьи какашки выделяют пенициллин. Эффект птичьего пенициллина проявился спустя два дня, после чего заживление пострадавшей конечности шло на редкость успешно. Через неделю Вок спустился с помощью Редвика к столу, а через две объявил себя хромым, но здоровым. И очень хорошо, что выздоровел, не прошло и пары дней, как поступил новый вызов, на этот раз не на дуэль.

В душе считая себя все еще больным, как, собственно, дело и обстояло, Вок в город не выходил, сидел дома, беседовал с бароном, скучал. Пытался говорить и с Редвиком, но общаться с графами на равных дворецкий не умел, а не на равных все сводилось к банальным вопросам и ответам. Решив, что выздоравливающую ногу надо понемногу нагружать, Вок занялся осмотром коридоров, открыв для себя много нового – в основном, конечно же, дверей, что еще можно открыть в доме?

Над вторым этажом имелся третий, там пустовали комнаты прислуги и всякие служебные помещения, выше шла крутая винтовая лестница, причем движение по ней больше походило на протискивание в щель между каменными стенами. Толстый коротышка, предпоследний граф не смог бы ничего поделать, доведись Воку прятаться от него в этом проходе, размер в талии не позволил бы. Лестница вела к двум тяжелым дверям, причем никакой площадки не было, последняя ступенька упиралась в стену, а двери висели по сторонам. Вок спросил дворецкого, зачем построен такой странный проход и что там, если не секрет, над головой наверху? Зачем – тот не знал, дом возводили очень много лет назад, второй же вопрос понял буквально и заявил, что на верху небо. В ответ на недоумение Вока был извлечен ржавый ключ прямо-таки бутафорских размеров, который подошел к замкам с обеих сторон. Как ни странно, оба выхода вели на один и тот же чердак, совершенно пустой, если не считать каменной колонны, заключавшей в себе ту самую винтовую лестницу. Зато Вок сумел выбраться на крышу, взглянул вниз – не интересно, улицу закрывал балкон, галереей опоясывавший третий этаж, по словам того же дворецкого не использовавшийся из-за абсолютной ветхости. Вот и все, ничего занимательного.

Исследование дома утомило, больной все-таки. Вспомнилась фраза «сон – лучшее лекарство», но сразу Вок не уснул, лежал и размышлял. Вот исследовал коридоры, лез вверх, добрался до крыши, и стало не интересно. Почему человек вдруг теряет интерес к тому, что казалось важным или хотя бы занятным? К месту, вещи или к другому человеку? Мысли перескочили на воспоминания. О девушках, конечно, о девушках. Июльский вечер, кажется, лет двенадцать назад. Юная Лера с карими глазами и круглой стрижкой. Что он о ней помнит еще? Не много – розовые ногти, белая блузка, юбка. Почему официальщина, юбка и блузка, а не платье? Может, Лера была одета иначе, а потом память сложила вместе разные картинки? Ах да, поступление в университет, хождение по собеседованиям.

Кольцовский сквер, маленький гипсовый поэт, певец крестьянской доли, грустно взирал с высокого тонкого пьедестала. Взирал на толпу девчонок, высыпавших из университета, абитуриенток, поступавших на иняз. Вок сам не понял, как оказался в этой толпе, девчонки шутили, смеялись. Он отвечал. Начали разговаривать с Лерой, и другие поступавшие разбежались, каждая по своим делам. Да и почему не разбежаться, ведь даже не подружки, просто девушки, объединенные визитом в приемную комиссию.

Лера задорно улыбалась и, как большинство выпускниц школы, плохо понимала, кем же хочет стать. На иняз шла, чтобы работать стюардессой на международных рейсах, это она выболтала в первые полчаса знакомства. Престарелый двадцатилетний Вок прекрасно знал, что романтики в работе стюардессы не больше, чем у проводницы скорого поезда, но не перебивал – милая юная девушка рассказывает, так не важно о чем, не надо перебивать.

Они медленно шли по летнему городу, описывая огромную дугу – от центра вниз, к водохранилищу, вдоль набережной, вверх вдоль рельсов, по которым давно не ходили трамваи, через парк около цирка, еще через несколько парков, назад мимо истребителя МиГ-21, почему-то служившего памятником летчикам Великой Отечественной. Лера жила на улице Ворошилова в старых пятиэтажках, построенных в незапамятные времена, называвшихся хрущевками и носивших славу жилья для бедных. Только кого в двадцать лет это интересует? Девушка чмокнула Вока в щеку, что показалось очень приятным…

Следующим вечером они обнимались в кино, а потом Вок уехал на сборы. Вернувшись через три недели, тут же отправился на Ворошилова, нашел квартиру на четвертом этаже. И вот везение, открыла ему сама Лера. Вернулся? Здорово! Как съездил? Нет, сегодня занята. И завтра тоже. Наверное, и послезавтра.

Вок медленно спускался по серой бетонной лестнице, дышал кошачьими запахами и переживал. Почему ей стало неинтересно? Ругал обстоятельства – надо же было совпасть, такая девушка и поездка на сборы. Не уехал бы, остался – все пошло бы иначе. Потом, когда влюбленность прошла, месяца через два, а может, и совсем через другое время, вспоминал. И не мог вспомнить – а какая? Круглая прическа, глаза, блузка, юбка, маникюр и веселый голос. Так и не узнал, поступила ли она в университет и стала ли стюардессой. Только грусть осталась об упущенном, и то только когда вспоминал этот эпизод. Раз в год вспоминал? Реже?

Почему мысли перескочили с баронского дома на давно забытую Леру? Непонятно. Так, наверное, голова устроена. Но дом никуда из головы не делся, хоть и перемешался со стюардессой, с авиацией. Уже ночью приснился сон, в котором Вок устроил на крыше вертолетную площадку. Проснувшись, он долго лежал в постели, смотрел в закопченный потолок. Почему потолок закопчен? Ни печи, ни камина в комнате не было. Может, многие поколения читали здесь при свечах? Пожалуй, с таким узеньким окошком даже днем для чтения свечи бы понадобились. Но интересно – книг Вок до сих пор не встречал в этом городе, и свитков, кстати, тоже не видел. Есть здесь вообще письменность? Непонятно.