Виталий Заяц - Планета супербарона Кетсинга [litres]

– Валентина, говорили, с тобой развелась. Пойдешь к ней?

– Зачем? – Вок даже удивился сначала, потом понял, что вопрос-то логичный. – Я ее два года если и вспоминал, то не добрым словом.

– А жить где? Заниматься чем? В команду вернешься или обратно в Африку?

Заниматься чем? Опять тот же самый вопрос. Чем? Сразу вспомнились сегодняшние раздумья. Ответил невпопад:

– Сейчас родителей навещу, а потом думать буду. Знаешь, я там много повидал… в Африке…

Вок задумался о том, что повидал, что было главным? В памяти всплывали не события, а лица, почему-то все бледные. Супербарон Кетсинг, лежащий на кровати, перевязанный, с каплями пота на лбу. Еще чье-то лицо – молодое, над ним копна очень белых волос. Глаза тоже закрыты. Кто это? Казалось, что важно вспомнить, но вспомнить не получалось.

Ни про Африку, ни тем более про планету Кетсинга рассказывать Женьке не стал. Отмахнулся – знаешь, там крови было многовато, сейчас не хочется ворошить, может, потом как-нибудь. На том разговор и покатился к концу, к тому же и от пельменей, и от мяса по-французски на тарелках остались одни невнятные разводы. Поболтали еще минут пятнадцать об общих знакомых, да и разошлись довольные.

Вок вернулся отдыхать в «Отдохни», лег на кровать. Не спать – подумать о будущем. Взял в руки кинжал. Вот ведь ирония, единственная вещь, привезенная из путешествия, – подачка от юного Сультэрга, не друга, хоть, наверное, и не врага. Ничего ни от супербарона Кетсинга, ни от Редвика, ни от берсерка Коляхн-Банобера. Они только в памяти, как и Вобейн, Онтог, другие. А вот от случайно встреченного в переулке пьяного мальчишки подарок навсегда. Отложил сувенир в сторону, потянулся к телефону. Родители, да, к родителям в первую очередь. Вообще надо разобраться во всех этих семейных отношениях. Почему они живут по одному, в конце концов? И главное, почему он сам не задавался раньше таким вопросом? Прятался от него по сборам и соревнованиям? Что еще надо сделать срочно? Да ничего. Никому ничем не обязан, все сделано и закончено. Здесь, на Земле, в Воронеже, все сделано и закончено, а вот там – Вок посмотрел в окно, на небо – там все оставил не так, как надо, бросил и сбежал.

Задумался, и решительное деловое настроение улетучилось. В мыслях вновь всплыло лицо Кетсинга. Супербарон грустно улыбался. Редвика в мысленной картинке видно не было, но он стоял где-то рядом, именно невидимый, но стоял, присутствовал. Убиты? Живы? Теперь уже не узнать. И другие, оставшиеся там, на планете. Принц. Принцу-то что, от него не убудет, но вот сбежал граф де ла Коста не попрощавшись. Конечно, из тюрьмы смотался, не от монарха, оправдание стопроцентное, но одно дело – оправдание, а другое дело – оставшееся ощущение. Надо было попрощаться, непонятно как, но надо.

Да понятно как – когда в корабль забрался и не взлетели еще, осьминога надо было просить, чтобы дронов послал. И к принцу, и в дом Кетсинга с лекарствами. На всякий случай – если живы, но ранены. А дроны что – спрут все равно засветился космическим кораблем, птичья почта по сравнению с этим совсем мелочь. И письмо написать надо было, и принцу, и барону. Зачем писать, если они читать не умеют, если картинки рисуют? Да просто фотографий наснимать, в Интернете комиксов нарыть, решил бы техническую проблему. Осьминог бы помог, в конце концов, не может быть, чтобы он, улетая с Земли, пол-Интернета не скачал.

Хороший парень собранный из кожаных кусочков осьминог, но вот он, головоногий, не казался потерянным бесследно. Понятно, что встретиться не придется, если и вернется спрут в Воронеж, то Вок уже состариться успеет. Хотя…

И жалко было, что не узнал имя той девушки, пусть и непонятно, что бы он с этим знанием делал. Вспоминал бы жест «да ладно, на мне все рвется»? Так был этот жест и до того, у девчонки, учившейся на три года младше. Вот ее надо найти. Наверное, замужем давно, дети, быт. А может, нет? А может, все те же задорные жесты? Надо найти.

Мысли возвращались к миру, в котором остались рыцари и дуэли. Миру, в котором на улицах приходилось фехтовать почти столько же, сколько здесь на дорожке. Пусть оружием чаще неудобным, коротким или тяжелым, далеко не идеальным, оружие – это так, мелочи. И в том мире приходилось лечить людей. Вот не умел, а приходилось. И убивать, и лечить. Убивать… с кого началось? С Земли, с Ролина? Наверное, с него, мало ли что медицина сказала, главное – не будь поединка, не отказало бы у него сердце. Но чувство вины не мучило, эмоции выветрились. Чувство вины осталось совсем за другое, за неумелость – сколько людей умерло из тех, кого он лечить брался! Почти все. Неумелый представитель продвинутой цивилизации.

Вок задумался, вспомнил двор крепости Бротат, ряды раненых. Лицо с копной совершенно белых волос. Теперь сообразил – это лицо парня с распоротым животом, из которого пришлось вынимать кусок деревяшки. Парень умер, конечно, даже те, чьи раны выглядели полегче, своими ногами из того госпиталя не ушли. Неожиданно для себя Вок понял – не одни лишь обстоятельства заставляли лекарем прикидываться, действительно хотел помогать. И интересно было, азарт был – справиться, вылечить. Пусть не многих, но ведь удалось. И Кетсинга, и слугу его зашил так, что живы остались… ну, в тот раз живы. И из госпиталя пятеро, но живыми ушли. Азарт, адреналин, желание помочь. А что еще надо, чтобы не чувствовать себя никчемным?

И еще Вок вспомнил, как отец в тридцать пять пошел учиться на авиаконструктора. Вспомнил и сел на кровати, дотянулся до телефона, открыл Интернет. Что там нужно, чтобы поступить в медицинский?