Виталий Заяц - Планета супербарона Кетсинга [litres]

Чешущиеся от бессонницы глаза открылись в который раз за ночь и увидели, что небо немного посветлело. Видимо, все-таки удалось подремать несколько часов, прошлые-то ночи тянулись и тянулись. Вдруг послышался треск, прямо грохот. Вок сел на своей железяке, сгруппировался. Руки сжимали длинную палку – не копье, конечно, но один-два удара отбить можно, потом за кинжал хвататься. Лучшего оружия все равно нет.

Шум нарастал, послышался треск, и прямо на маленькую полянку выскочил верховой. Конь его был исцарапан колючками, сам всадник тоже немало пострадал от окружающей флоры. Какого черта верхом через кусты понесло? Добрые люди по кустам на рассвете не шарят.

Человек Вока не заметил, он все время оглядывался назад, оставив выбор пути на усмотрение лошади. Та тоже была испугана, иначе вряд ли поперлась бы через колючки. Но именно это она и сделала, без разбору ломанувшись в чащу. Черт побери, что же там случилось? Вок обулся и двинулся к дороге, которая и была-то шагах всего в тридцати. Стоило ли так скакать, оставляя на шипах лоскуты одежды и кожи, а на земле, наверное, капли крови? Если совсем близко нормальный проезжий тракт?

Выйдя из зарослей, Вок увидел, что никакое это не утро. Вдали светилось нечто, озаряло небо. А вблизи вновь послышался нарастающий шум. Теперь, кажется, грохотали колеса. Пришлось опять нырнуть в кусты, спрятаться от промчавшегося мимо пелетона из четырех телег. Возницы от души нахлестывали лошадей, повозки подскакивали на кочках, точно баги на соревнованиях по автокроссу.

Что там у них, пожар, что ли? К бегству присоединиться или подождать? Перспектива совместного отступления не прельщала – конечной точкой наверняка окажется все та же резиденция серого овергерцога. Вок осторожно потрогал ближайший куст. Вряд ли пожар, хоть и пропыленные, но сочные листья и такие же серо-зеленые ветки к легкогорючим материалам никак не относились. Кстати, и проверено, Вок еще в первый день пытался развести костер, используя солнечные лучи и стыренную из замка подвеску от хрустального светильника. Оторванный от одежды лоскут послушно загорался, а вот местная растительность поддерживать огонь совсем не желала.

Пока Вок размышлял, мимо, прямо по дороге, пронеслась пара животных, похожих на земных лосей. В разгорающемся зареве их удалось хорошо разглядеть – самые обычные, вот только зеленоватые, но это, наверное, из-за неправильного освещения. Хотя если бы Вок был лосем, он бы обязательно выбрал зеленый цвет. Из соображений лучшей маскировки. Да и безопаснее – ведь никогда не приходилось слышать, чтоб какой-нибудь охотник убил зеленого лося.

Испуг всего окружающего мира оказался для инопланетных шпионов не заразен, Вок продолжал стоять и вскоре разглядел приближавшуюся летающую тарелку. Именно ее, точно такую, как в фильмах – тех, которые сняты с иронией. Диск подмигивал круглыми иллюминаторами и вращался вокруг своей оси. Рулить таким транспортом казалось невозможным – сидишь как на карусели.

Тарелка приблизилась, разросшись до очень внушительных размеров, остановилась, зависла. В дне ее открылся люк, черневший на фоне ярко светившейся обшивки. Вниз пополз трап, целясь куда-то рядом, совсем недалеко от места, где стоял Вок.

«Ага, опередили осьминога представители тарелочной цивилизации. Но не рассчитывали, к сожалению, на всеобщее бегство, и сейчас не с аборигенами, а со мной будут контакт устанавливать». Если бы Вок не был так измотан, повеселился бы ситуацией – прилетели бедолаги на планету и наткнулись на единственного в этом мире инопланетянина.

Длины трапа не хватило, выдвигаться он прекратил метрах в шести над землей. Из люка показался осьминог. Да, именно такой родной инопланетный моллюск. Хотя, скорее, его родственник, потощее и какой-то неуверенный во всех своих движениях. Осьминог начал спускаться, всеми щупальцами цепляясь за трап, на земле не закрепленный, а потому ужасно болтающийся. Через плечо, если так можно выразиться о головоногом, у него висела бухта веревки. Добравшись до нижних ступенек, осьминог бросил веревку вниз и закричал, чтобы Вок быстренько забирался внутрь судна.

Для спортсмена в нормальном состоянии шесть метров вверх по канату – секунды. Вымотавшийся Вок втаскивал себя сантиметр за сантиметром, сдирая ногти и боясь, что пальцы разожмутся сами. Где-то в воздухе, одолев меньше половины, понял – все. Вцепился изо всех сил и завис. Там, в тарелке, видимо, сообразили, в чем дело, трап начал уходить вверх, таща за собой зависшего Вока. Расстояние до земли росло. Падать хотелось все меньше и меньше. В проеме люка появился давно забравшийся внутрь корабля осьминог, он подхватил веревку и начал тянуть. Вручную, точнее щупальцами, дело шло с большим трудом, но Вок все-таки оказался внутри, упал на пол, не в силах разжать руки, оторваться от спасительной веревки. Что-то навалилось сверху. Осьминог? Нет, кажется, перегрузка? И Вок отключился.

Пришел в себя он уже в каюте. Той самой, своей, на корабле, похожем на речной катер. Или в точно такой же – поди разбери. Тело болело, но сколько раз оно болело за последние месяцы – пора и привыкнуть. Вок поднялся и побрел на верхнюю палубу. Осьминог сидел в любимом кресле, но как он выглядел! Кожаные квадратики свисали лохмотьями, во многих местах их запачкала желтая слизь, глаза тоже были желтыми, как у человека, перенесшего тяжелый гепатит. От такого зрелища Вок даже забыл о своих переживаниях и начал жалеть спрута. Спрут вяло махнул щупальцем в сторону второго кресла, привычно появившегося из ниоткуда.

– Что это за гадость желтая? – невпопад спросил свежеспасенный шпион.

– Таки почему гадость? – Голос осьминога звучал совсем тихо. – Это кровь. Если существо поранится, у него течет кровь.

– Желтая? Я читал, что у осьминогов голубая.

Отвечать спрут не стал, похоже, разговор был ему не по силам. И в таком состоянии он по трапу лазил, Вока на веревке вытаскивал! Стало жутко стыдно. Посидел молча и, не удержавшись, все-таки спросил, что случилось.

– Перегрузка, – угасающим голосом ответил спрут и добавил: – Я таки немного посплю.

Оставалось тоже убраться в каюту и немного поспать. Может, двенадцать часов, а может, и тридцать шесть. Зато проснуться получилось изрядно отдохнувшим и не менее изрядно голодным. У кровати нашелся столик с завтраком, очень легким кстати. Сначала пришло возмущение скаредностью головоногих, но тут же вспомнилось, что после голодовки нельзя есть сразу много. И опять стало стыдно. Бродил ведь по планете и все время подозревал осьминога в нехороших замыслах. А он как старался, спасал, будто лучшего друга. Может, у него и нет других друзей? Такой вот спрут-интроверт, вдруг встретивший родственную душу? Вок хмыкнул, представив себя родственной душой инопланетного моллюска, и отправился наверх. В последний момент под ложечкой заныло – может, сейчас спруту совсем плохо, вдруг вообще конец? Не за себя испугался, хотя пугаться надо было: остаться одному на чужом корабле – не самое прекрасное, что можно придумать. Испугался за головоногого, который оказался настоящим другом.