Джо Аберкромби - Проблема с миром

– Должно быть, уже начинают, – пробормотала Зури.

– Это может все изменить. – Савин прикрыла глаза и издала долгий вздох. – Если им удастся задержить королевскую гвардию, не дать прибыть подкреплениям, возможно, нам вообще не придется сражаться.

Она очень надеялась – она молилась, чтобы им не пришлось сражаться.

– С кем ты говорил? С Ризинау?

– Нет.

Броуд стащил свои стекла и принялся протирать их уголком рубашки. У Савин было чувство, что на этот раз у него действительно плохие новости.

– С Судьей.

– Это та женщина, которая перевешала столько народу в Вальбеке?

Броуд скривился, раскрыл рот, словно не зная, как много рассказывать. В конце концов он выдавил всего лишь:

– Она самая.

Савин ощутила новый приступ паники. Она вытряхнула из рукава коробочку, взяла ее трясущейся рукой, отщелкнула крышку. Внутрь попала вода, и жемчужная пыль превратилась в бесполезную сырую массу.

– Проклятье! – выкрикнула Савин, швырнув ее об стену и тут же осознав, как глупо это выглядело. – Прошу прощения. Это было не очень-то изящно.

– Сейчас не самые изящные времена.

– Эта женщина, Судья, – ей можно доверять?

– Я бы скорее доверился скорпиону, – отозвался Броуд, снова цепляя дужки за уши.

– Что ж, будем надеяться на лучшее. – Савин тихо ахнула и положила успокаивающую ладонь на живот, где зашевелился ребенок. – Что, на войне всегда такой ужас?

– Самое дерьмо – прошу прощения – начинается, когда подходит неприятель.

– В таком случае будем надеяться, что он не подойдет, – сказала Савин.

– От надежды худа не будет.

Однако по выражению лица Броуда было ясно, что много добра от нее он тоже не ожидал.

– Ты сможешь повторить его светлости то же, что рассказал мне?

– Конечно. Если он даст мне вставить слово.

Савин махнула рукой, подзывая Зури:

– Боюсь, мне снова нужна эта бадья.

– Где тут штаб-квартира лорда-губернатора? – спросила Вик, сидя в седле небрежно, но с таким видом, который ясно показывал, что она не привыкла тратить время на пустяки.

Капрал даже не поднял головы от скворчащей сковородки, лишь махнул рукой, показывая направление. Один из солдат неуверенно улыбнулся ей, потом снова принялся счищать с сапога налипшую грязь. Ни один из них не усомнился в том, что она имеет право проехать мимо на своей лошади, но в этом не было ничего удивительного.

Она всегда умела лгать лучше всех, кого она знала.

С самых ранних лет, сколько она себя помнила, маленькая Виктарина дан Тойфель, ненаглядная младшая дочь мастера-распорядителя монетного двора, знала, что чувствует окружающий мир не так, как другие люди. Или, по крайней мере, что ее чувства не доходят до лица.

«Что за серьезный ребенок!» – «Какая ты холодная!» – «Скажи что-нибудь, Виктариночка, я понятия не имею, о чем ты думаешь».

Так что ей пришлось научиться подделывать свои чувства. Она сидела, скрестив ноги, перед позаимствованным у матери небольшим зеркалом, репетируя стыдливые улыбки и обиженные гримасы, выжимая из глаз слезы, тренируясь до тех пор, пока она не смогла краснеть по собственной воле.

«Какая у вас эмоциональная дочка!» – «Такая оживленная!» – «Бедняжка, у нее все чувства написаны на лице».

А потом настал день, когда она разбила ценную вазу и обвинила в проступке своего брата. Она сохраняла совершенную видимость непонимающего замешательства, в то время как он всего лишь покраснел и разозлился. Мать наказала его за чужое преступление, да еще и заставила извиниться перед ней за лживое обвинение, а ей дала кусок фруктового пирога в качестве награды. Так маленькая Виктарина с ранних лет поняла, чего стоит правда.

Хорошая ложь состоит не столько в том, что именно ты говоришь, сколько в том, как ты это говоришь. Удивительно, как далеко можно уйти, если просто двигаться вперед с таким видом, словно имеешь полное право находиться там, где находишься.

Именно таким образом Вик пересекла несколько истоптанных, грязных полей, забитых мятежниками и их покосившимися палатками. Она не жалась к краю, но ехала бодрой рысью посреди всего этого склизкого хаоса, устремив взгляд вперед. Неодобрительно поцокала языком, минуя двух солдат, споривших из-за фляги со спиртным. Нетерпеливо поморщилась, когда перед ней возникла толпа, пытавшаяся вытащить из грязи завязшую повозку. Приказала убраться с дороги доброму десятку потрепанных солдат, стоявших в очереди перед полевой кухней, и они, ворча, недовольно отошли в сторону.

Она всегда умела лгать лучше всех, кого она знала. Однако, подобно любому, кто желает по-настоящему овладеть каким-либо мастерством, молодая Виктарина дан Тойфель не ограничилась своим природным даром, но дополнила его изнурительной практикой.

Она сделалась знатоком человеческого поведения. От ее внимания не ускользали ни быстрые движения глаз, ни незаметные непроизвольные жесты. Она подмечала их в других и подавляла у себя. Сперва она практиковалась на слугах, потом на членах своей семьи, потом на могущественных людях, с которыми встречался ее отец. Она научилась всегда придерживаться правды настолько, насколько это возможно. Подгонять свою ложь к аудитории, как ключ к замку. Подгонять саму себя. Не просто говорить им то, что они хотят услышать, – быть той, от кого они хотят это услышать.

Сегодня ей предстояло иметь дело со знатью, поэтому она сама стала знатной дамой – плечи уверенно расправлены, подбородок горделиво вздернут. Она – Виктарина, с огромным «дан» перед фамилией и огромным презрением ко всем, у кого его нет! Волосы она подколола на затылке: откровенный человек, которому нечего скрывать. По размышлении, несколько прядок все же выпустила наружу, чтобы смягчить впечатление. Одежда простая, но не дешевая. Она решила, что юбка будет перебором, но расстегнула на рубашке на пуговицу больше, чем обычно, и отвернула манжеты, чтобы были видны запястья: незащищенность. Даже некоторая уязвимость. И, наконец, она сказала Огарку, чтобы тот забрызгал ее дорожной грязью – в конце концов, она ведь ехала издалека с важным поручением.

– Кто идет? – рявкнул сержант, демонстрируя ей свою алебарду и воинственное выражение лица.

Он охранял ворота добротного старого особняка, который, судя по знамени со львом и молотками, установленном посреди изрытого сапогами декоративного сада, был реквизирован Броком для своей штаб-квартиры. Вик с одного взгляда определила характер этого человека. Усы навощены, нагрудник отполирован, и это несмотря на царящую кругом неразбериху: чванливый педант, слишком серьезно относящийся к себе.

– Мое имя Виктарина дан Тойфель, – представилась она с чистым аристократическим выговором, какой был у ее матери. – Мне нужно поговорить с лордом-губернатором Броком.