Джо Аберкромби - Проблема с миром

– Лорда Барезина нашли в зарослях шиповника. Он упал с лошади, пытаясь бежать.

Даже услышав его имя, Орсо с трудом узнал этого человека. Барезин выпрямился со всем достоинством, возможным для человека, лишенного всякого достоинства.

– Ваше величество, я надеялся обсудить с вами…

Но у Орсо не оставалось терпения для его извинений, и еще меньше – для торговли.

– Мне кажется, все самое важное было сказано вчера, на поле боя.

Из-за решетки соседней камеры на него взирала леди Веттерлант. На ее щеке багровела глубокая ссадина, но она и не думала умолять о пощаде.

– Может быть, вы и победили, – выкрикнула она, – но я ни о чем не жалею!

Орсо устало пожал плечами:

– Кого это волнует?

– Ваше величество, – наклонившись к нему, вполголоса сказал Пайк, – я бы предложил повесить их всех сразу же, как только это будет осуществимо.

Проклятье, как же он ненавидел повешения! Но похоже, претворять в жизнь то, что ты ненавидишь, было основной обязанностью королей.

– Позаботьтесь об этом. – Орсо покачал головой: – Кровь и ад, что за бессмысленная трата людей!

Это утро было полно отвратительных потрясений, но вид Лео дан Брока почему-то оказался худшим из всех.

Он был до пояса укрыт простыней, но по ее форме было понятно, что хирурги отняли его левую ногу выше колена. Левая рука выглядела не намногим лучше, до плеча замотанная повязками, из которых свисали пальцы, раздувшиеся, как лиловые сосиски. Грудь, лицо и правую руку усеивали сотни мелких порезов и ссадин, покрывали десятки кровоподтеков. Рот с одной стороны распух, за искореженной губой угадывалась дыра на месте выбитых зубов. Казалось, что он постарел на двадцать лет. Вся его прежняя несокрушимая бравада была разбита, на ее месте осталась лишь сморщенная оболочка.

Главный соперник Орсо – более чем в одном отношении – лежал перед ним беспомощный, укрощенный, оставленный на его милость. Казалось бы, вот он, момент его торжества! Но Орсо чувствовал лишь печаль. Видеть человека, прежде столь завидно красивого, – настолько изувеченным. Видеть человека, прежде воплощавшего все воинские доблести, – настолько сокрушенным. Видеть человека, прежде возвышавшегося столь высоко, что никакое помещение не казалось для него достаточно большим, – настолько низко павшим.

Для многих он был героем… Молодой Лев! Во имя Судеб, и поглядеть на него теперь.

– Ваше величество, – прохрипел он.

Было очевидно, что он ужасно мучается; левая рука беспомощно болталась, пока он всползал вверх по подушке, чтобы занять более достойное положение. Как будто какое бы то ни было положение могло придать достоинства тому, кто только что потерял половину конечностей и потерпел одно из самых позорных поражений за всю историю Союза!

– Ваша светлость.

Этот титул, вероятно, был больше не уместен, но Орсо не мог придумать, что еще сказать. Он взглянул на Горста, бдительно возвышавшегося возле двери:

– Вы можете нас оставить, полковник.

– Ваше величество?

– Что он мне сделает? – резко спросил Орсо. – Свалится с кровати и загрызет меня до смерти?

Горст опустил глаза и неохотно вышел, прикрыв за собой дверь. Повернувшись к Броку, Орсо увидел на его лице уязвленную гримасу.

– И не смейте упрекать меня за мой тон, черт вас возьми! – рявкнул на него Орсо. – При всех ваших страданиях вы один из немногих, кто поистине может сказать, что сам навлек их на себя!

Брок отвел взгляд, подергал слабыми пальцами простыню возле обрубка своей ноги и ничего не ответил.

Орсо упал на единственный жесткий стул, который стоял в этой узкой комнатушке.

– Зачем, черт возьми, зачем вы это сделали? У вас было все! Богатство, положение в обществе, восхищение окружающих. Вы, черт подери, нравились даже вашим врагам! Неужели вы действительно полагаете, что ваши приспешники настолько уж лучше справились бы с работой, чем мои?

Брок открыл рот, собираясь ответить. Потом сморщился, пожал плечами, болезненно закряхтев, и повесил голову.

– Какое это теперь имеет значение?

Они замолчали. Орсо понурился на своем стуле еще больше.

– Почти никакого.

– Моя жена…

Орсо ощутил, как его лицо искривилось болезненным спазмом. Даже упоминание имени Савин по-прежнему было мучительным. Словно засевшая заноза, которую он никак не мог вытащить.

– Ее пока не нашли, – проворчал он. – Но архилектор Пайк отправил людей на поиски. Она не уйдет далеко.

– Она не принимала никакого участия в этом…

Орсо издал безрадостный, лающий смешок.

– Прошу вас! Будто бы она хоть раз в жизни ввязывалась во что-то, не разузнав все досконально! У меня нет ни малейших сомнений, что она не менее виновна, чем вы, если не более. В отличие от вас, у нее даже нет оправданий в виде молодости, дурости и чрезмерно раздутого самомнения.

Жестокость по отношению к человеку, настолько раздавленному телесно и духовно, нисколько не помогла Орсо. Он просто почувствовал себя жестоким, вот и все. А мог бы и выказать великодушие, верно? Он ведь победил, не так ли?

Так почему же он чувствует себя так, будто проиграл?

– Мои друзья… – выдавил Брок.

Его глаза выглядели немного влажными. Но, возможно, это было просто от боли.

– Мертвы, – отозвался Орсо.

Брок оскалил зубы, пытаясь сползти обратно на кровать. Его зубы все еще были розовыми от крови.

– Могу ли я попросить… чтобы им хотя бы устроили достойные похороны?

– Они отправятся в яму вместе с остальными. Мне нужно похоронить сотни тех, кто был мне верен. Я не могу тратить силы на предателей.

Кровь и ад, как это все было мерзко! Он поднялся, оттолкнув свой стул, и повернулся к двери.

– Они были хорошими людьми, – прошептал Брок.

По какой-то причине это вызвало у Орсо исключительную ярость.

– Хорошие, плохие – все они теперь просто мясо. Если это вас чем-нибудь утешит, вам не придется долго терзаться из-за этого. Ваше собственное повешение состоится в течение этой недели.

И он вышел в дверь, сжимая кулаки.

– А!

– Мой наставник по писаниям говорил, – пробормотала Зури, сосредоточенно сузив глаза и продергивая нитку, – что боль – это благословение.

– Этот человек нравится мне все меньше и меньше. – Савин выдавила бледную улыбку. – Не в первый раз твоя игла приходит мне на помощь. Правда, обычно это была оторвавшаяся пуговица… а не моя собственная голова…

Она заметила, что платье Зури порвано с одной стороны. В дыре виднелись туго намотанные бинты, а бурая грязь, которой была измазана ткань вокруг разрыва, была вовсе не грязью, а засохшей кровью.

– Зури…

– Обо мне не беспокойтесь, – отозвалась она, не поднимая глаз от работы. – Это не моя кровь.