Андрей Васильев - Солнце и пламя

Ну, насчет того, что мы едем в главное расположение войск, Эвангелин немного приврала. Нет, в результате мы направились именно туда, но перед этим еще недели две с лишним колесили по округе, посещая лагеря поменьше, где магистресса подолгу беседовала с разными людьми, как правило, высокопоставленными военачальниками, коллегами по цеху и даже представителями ордена Истины. О чем, на какие темы — можно было только догадываться. Я пытался, но информации было слишком мало, подслушать или подглядеть ничего не удавалось, поскольку она меня с собой не брала. Собственно, мне толком даже ноги размять не давали. Выпускали из кареты минут на десять, и то под контролем пары гвардейцев, которые от меня ни на шаг не отходили, даже когда я нужду справлял.

Но при этом сказать, что Эвангелин относилась ко мне плохо, не могу. Нет, в определенном смысле все было просто замечательно. Магистресса вылечила мое плечо, я сидел с ней за одним столом, она купила мне новую одежду, что было совсем не лишним, поскольку старая совсем износилась, и через слово слышал «мой милый мальчик» и «славный Эраст». Не жизнь, а сказка, особенно учитывая тот факт, кем именно я являлся. Ученик врага империи, соратник Белой Ведьмы, человек, отправившийся служить эльфам, то есть предавший свой род. Любого из этих обвинений хватило бы для того, чтобы отдать меня в лапы палача или отправить на костер.

А она ни словом, ни делом ни разу на такое не намекнула. И остальным запретила подобным заниматься, двоих гвардейцев даже из отряда выгнала. Не из числа тех, кто уцелел в придорожной схватке, — те-то как раз ко мне относились более-менее нормально, а из новых, набранных Левием в первом же посещенном нами военном лагере.

Просто шила в мешке не утаишь, знали эти молодцы, под чьим началом я до того служил. Ох, как же тут, по эту сторону, Белую Ведьму ненавидели! Причем отчасти за то, что она и не делала. Истории, которые о ней рассказывали, были куда страшнее того, что она творила на самом деле, — теперь-то я это знал, но это ничего не меняло. И ненависть к ней не могла не перейти на меня.

Но трогать не решались, поскольку слово Эвангелин, пусть даже не очень громкое и произнесенное нежным женским голоском, пересиливало любую ненависть и злобу. Проще говоря — ее то ли очень уважали, то ли и вовсе боялись. Я так и не понял, что из этого верно.

Зато точно знал одно — о хрюшке до зимы тоже заботятся. Ее кормят, поят, чистят, и делается это ровно до той поры, пока не придет время ее украшать. Тогда ей в рот запихивают яблоко, а в живот засовывают кашу.

Стоп. Что-то я забыл упомянуть? Ах да. Между первым и вторым действием есть еще одно. Перед тем как хрюшку начинают украшать, ее забивают. А после украшения — зажаривают и съедают.

Вот и меня пока кормят, поят и холят, но при этом где-то там уже точат нож. Без вариантов.

В результате в главный лагерь, который, кстати, находился не так уж и далеко от той самой деревеньки, где некогда проходили приснопамятные предвоенные переговоры, мы прибыли уже осенью. Вот так, лето прошло, а я его особо и не видел. То бои с походами, то вон бесконечная дорога и сиденье кареты, от которого у меня уже мозоль на заднице натерлась.

Впрочем, с учетом того места, куда меня привезла Эвангелин, я бы, может, еще месяцок согласился покататься. Одно дело — собственная охрана, ей она хозяйка. Другое — огромный лагерь, где полным-полно сорвиголов, которым плевать на то, что какая-то там бабенка-магистресса запрещает убить соратника Белой Ведьмы. Пусть галдит, авось после отбрехаемся. Да и дальше поля боя солдата на войне все одно не пошлют. А пока, братие, сдерем-ка с него живого кожу для начала. Медленно так, чтобы, значит, ощутил, как оно бывает на самом-то деле!

Так и случится, я знаю. Достаточно кому-то одному из стражников обо мне сболтнуть, и через пять минут выстроится толпа из желающих меня прикончить, а через десять меня уже распнут и начнут ножами полосовать.

Но реальность, как обычно, оказалась еще неприятней, чем самые печальные прогнозы.

Эвангелин первой выпорхнула из кареты, за ней подался Амальрик, как видно рассудив, что здесь и сейчас за мной уже можно не приглядывать. Так-то он всю дорогу вполглаза спал, все следил, подозревая, что я только притворяюсь тихим и смирным. И, как мне казалось, даже втайне надеялся на то, что так оно и есть на самом деле. В какой-то момент я покажу свое истинное лицо, а он меня убьет и тем самым спасет прекрасную даму. Проще говоря — влюбился он в мистресс Эвангелин, потому и побежал сейчас за ней, что твой щенок.

А я вот теперь очень не хотел покидать этот опостылевший экипаж. Казалось бы — видеть его уже не могу, а вот поди-ка!

— Тебя зовут, — заглянул внутрь Левий, под глазами которого чернели огромные тени. Он, как мне кажется, за последний месяц спал, может, раза три или того меньше. Ну, оно и понятно — ты сейчас уснешь, а коварный Амальрик возьмет да и спасет беззащитную магистрессу от нападения коварного приспешника эльфов. И сердце прекрасной дамы будет отдано ему, а не некоему рыцарю, который готов положить свою жизнь к ногам… И так далее. Короче, этот туда же. Как дети, честное слово!

— Их много? — уточнил я.

— Кого?

— Тех, которые зовут.

— Не смешно, — пошевелил усами офицер. — Иди давай. Ты не в том положении, чтобы кочевряжиться.

— Неправда, у меня прекрасное положение, — привстал я с сиденья. — Его главная особенность в том, что у меня нет вовсе никакого положения, я давно живу между небом и землей. Для меня отныне не существует своих и чужих, потому что для меня чужие все. И я для всех чужой. Единственное, что удивляет, — почему я до сих пор жив? Правда, и это, скорее всего, временно.

— Много говоришь, — оборвал меня Левий, цапнул за отворот камзола, который мне недавно подарила магесса, и выволок из кареты. — Давай, пошел.

Свои слова он сопроводил пинком под зад, не болезненным, но унизительным. Странно, раньше он вел себя вполне пристойно. Нет, особой приязни ко мне не испытывал, что вполне понятно, но и подобных выходок не позволял. Как видно, решил показать окружающим, как относится к мрази вроде меня, авось зачтется.

— Вот это ты сделал зря, — совершенно спокойно сообщил я офицеру, одергивая штаны. — Пойми правильно, забыть такое я не смогу, так что надейся на то, что умру раньше, чем получу возможность отомстить. Или сам первым погибни, что тоже вариант.

Он, как видно, счел это шуткой, что было заметно по его улыбке. Ну-ну. Жизнь — она разная, никогда не знаешь, куда кривая вывезет. Нервы у меня ни к демону, это да, но память хорошая. Сказал — не забуду, значит, не забуду.

Хотя и полезный момент во всей этой неприятной истории имелся — у меня появилась возможность оглядеться вокруг. Оглядеться — и разве что только рот не открыть.