Алексей Калинин - Ведарь

— А ты боялся, оглянись назад! — тетя отпустила руку и отпорхнула на пару метров в сторону.

Оставшись без опоры, я несмело покачался на месте, наст угрожающе просел под ногами. Представил руку тети, забирающую вес, и проседание остановилось. Стараясь не делать резких движений, развернулся на месте. На белом снегу отпечатались неглубокие следы. Мои.

— Закрепи этот успех, в дальнейшем ты должен бегать с платком по любой поверхности быстро и абсолютно бесшумно. Тренируйся, а я пойду прилягу, что-то тяжеловато на груди, — улыбнувшись напоследок своей мягкой улыбкой, тетя упорхнула в сторону дома.

Ни один прут малинника не шелохнулся, когда тётя проплыла над ними и приземлилась на забор. Я же аккуратно ступал, не давая мыслям отвлекаться на посторонние предметы. Обернулся на шум падения. Тетя, не пройдя половины, сорвалась с забора и почти полностью зарылась в холодный пух. Глухо тявкнул во сне соседский Тузик.

— Теть Маш, а ещё меня учила легкой походке. Ай-яй-яй, — шепотом проговорил так, чтобы донеслось до лежащего тела.

Но из образовавшейся ямки не донеслось никакого ответа. Тетя не шевелилась.

Я тут же провалился в хрустящий снег и, как не разбирающий дороги лось, рванул к упавшей женщине. Заголосил пробудившийся пес, ещё несколько собак отозвалось по селу. Быстро пролетев по скользкой поперечине, я спрыгнул возле тела, не подающего признаки жизни. Какой же легкий у тети вес, высохшее тело словно пушинка.

— Теть Маш, очнись! Тетя Маша! — я смахнул снег с морщинистого лица и осторожно похлопал по щекам.

Прыгающий пес истошно лаял по другую сторону забора, но под взглядом тут же стих и понуро поплелся в свою конуру, недовольно урча на ходу.

Утопая почти по пояс в наметённых сугробах, я рванул к дому, неся потерявшую сознание тетю. Кое-как открыл заиндевевшую дверь, пары холода заклубились в протопленном помещении.

Не раздеваясь, донес до узкой кровати бессильно повисшее тело. На лоскутном голубоватом одеяле медленно таял смахнутый снежок. Черты тетиного лица слегка заострились, но пульс прощупывался через холодную кожу. Пошлепал по щекам, и голова безвольно мотнулась, как у мертвого оборотня, которого я тащил к оврагу. Ужас от происходящего заклубился внутри, на глаза нахлынула горячая влага.

Я заметался по тёмной комнате, в комоде не нашлось никаких лекарств, лишь аккуратно сложенное белье. Ни нашатыря, ни вьетнамской «Звездочки», нет даже обыкновенного анальгина, сколько не сновал по комнате. Необходимо бежать за врачом, даже раскрывая себя, выходя из партизанства — жизнь тети важнее.

Рванулся на выход.

В дверях комнаты по голове ударила подушка. Под ноги предательски нырнул невысокий порожек, и я вылетел в прихожую. Когда же отодвинул легкую занавеску, то меня встретила довольная улыбка жестокой родственницы. Она лежала на боку, под щекой удобно примостилась правая рука.

— Сразу видно, что не читал книгу по растениям. Иначе плюнул бы вон на тот кустик, в углу прихожей, да и растер под носом, а ты заметался, запаниковал. Эх, Саша, всегда сохраняй голову холодной, иначе таких дел можно наворотить сгоряча, — тетя спустила с кровати ноги.

— Тетя Маша, дать бы вам по загривку за такие шутки, но пока не справлюсь. Могла же просто на словах объяснить, — я укоризненно покачал головой.

— На словах ты вскоре забудешь, а под нервным потрясением навсегда запомнишь, что при обмороках помогает перечная мята. Да и вообще городские жители забыли, что ходят по лекарствам — сразу бегут к докторам и в аптеки. Тратят немалые деньги, а чтобы их заработать лишают себя времени и сил. Круговорот рабства. Нет бы, выбраться на природу, собрать в свое время нужные растения. Травят себя химией, вместо того чтобы набираться сил от матушки-природы. Вот ты помнишь, как лечился от вывиха ноги? — тетя сорвала со стены стебелек, плюнула на ладошку и растерла в кашицу.

Подсунула мне под нос — резкий запах мятной жвачки заставил отшатнуться.

— Конечно, помню! Заставила помочиться на тряпочку, да привязала на ночь. А утром всю опухоль как рукой сняло. Я потом подобную помощь одной девочке в садике оказал, — я потер нос, выгоняя остатки едкого аромата.

— Ага, ко мне ещё ее мама приходила и жаловалась, что ты дочке сандалии ухайдакал, а у девчонки просто судорога случилась. Еле утихомирила мамашу, а воспитатели ещё полгода следили, чтобы ты не проводил свою врачебную практику на других детях. Ладно, иди заниматься, я понаблюдаю из окошка, но чтобы выучил книгу на зубок, знания всегда важны. По весне пойдем за сбором. Как говорил один мудрец — чему бы ты ни учился, ты всегда учишься для себя, — тетя хлопнула ладошкой по спине, провожая на улицу.

— Тетя, пока не забыл, скажи такую вещь — почему вдруг останавливается время, и я вижу себя как бы со стороны? Что это такое?

— Шизофрения, — меланхолично проговорила тетка.

— Вообще-то я серьезно, — я постарался протянуть как можно более обиженным тоном.

— В секунды крайней опасности любой человек видит себя со стороны, но не каждый успевает среагировать на то, чтобы эти секунды не стали последними, — учительским тоном произнесла тетя. — Ты как раз и обучаешься быть быстрее, сильнее и проворнее людей.

— А когда обучусь быть проворнее оборотней?

— Если не начнешь сейчас же заниматься, то никогда! — отрезала посерьезневшая женщина.

— С тобой точно все в порядке? А то я могу остаться.

— Не отлынивай, беги тренироваться! Иначе останешься на схватку, а в моем состоянии это очень опасно для здоровья. Для твоего! — тетя встала в стойку, и я пулей вылетел на улицу.

Распустились почки на деревьях, на темных ветвях проклюнулись светло-зеленые листочки. Проталины в сером снегу сменились на прозрачные лужи, пушистый зимний покров съеживался и чернел под разогревающими лучами солнца.

Громче и увереннее пели по утрам просыпающиеся птицы. Природа понемногу оживала, словно пробуждающийся богатырь расправлял плечи и трещал суставами после долгого сна. Настрой на тренировки повышался с каждым днем. Хотелось вставать по утрам и бегать до умопомрачения, дышать удивительными запахами зарождающейся жизни.

Ближе к маю Евгений привез радостные вести.

Помню, как он стремительно влетел в село на отцовской «буханке», слепя редких прохожих желтыми фарами. Я затаился за деревом, в ожидании — кто вылезет из машины, а Евгений выпорхнул как бабочка, даже не заглушил мотор. Забухала отсыревшая калитка — отозвалась на торопливые удары кулака.

Вспыхнул желтоватый свет в окнах нашего дома, словно тетя только что проснулась, хотя сама давно заметила подъехавший автомобиль. Прошелестела открываемая дверь. В халатике, накинутом на ночнушку, в шлепанцах на босу ногу, тетя старательно изображала разбуженного человека. Я черной тенью перепорхнул забор и влетел в пристройку — мимо двери в баню можно пройти на цыпочках и остаться незамеченным.