Алексей Калинин - Ведарь

Я спрашивал не только о новостях, также поинтересовался учебой Юли. Что делает, да как выглядит? Попросил сфотографировать издалека. Тетя при подобных вопросах сделала вид, что ей не интересно и ушла в комнату. Хотя я-то знал, что для нее слышно всё так, словно мы сидим рядом на кровати.

Спросил и ждал с внутренним замиранием — вот сейчас Евгений нанесет удар, и расскажет о Юлином парне, или что девушка выходит замуж. Сердце расправилось из маленького комочка и начало биться активнее, когда узнал, что Юля все ещё одна, не отвечает на заигрывания старших студентов, ходит в основном грустная. Иногда появлялась с синяками, что выглядывали из-под слоя косметики, или не показывалась на парах по несколько дней, и каждый день, после занятий, её забирала милицейская машина. Когда я услышал про машину, то сами собой сжались кулаки, желваки на щеках пустились в пляс. Евгений сочувственно покачал головой — подумал, что я много натерпелся от милиции.

Я думал, как с Евгением передать весточку Юле, даже попытался написать письмо, но тетя Маша жестко пресекла подобную попытку, объяснив, что о моем существовании и так знает много людей. А если буду упорствовать, то и вовсе перестанет приводить Евгения. Что ж, я согласился с тетей, она же опытнее и сильнее, но не отказался от мысли передать весточку.

Из техникума меня исключили, дирекция не захотела связываться с уголовником. Хотя Евгений и пытался доказать мою невиновность, но что слово студента весит против слов милиции? В итоге другу посоветовали прекратить нарываться, иначе последует за мной. Я тоже попросил друга не выступать. Пока ещё жив тот напавший отморозок, хоть он и в коме, теплится надежда на мое оправдание.

Душевно распрощались с Евгением, тот подбодрил меня, мол, все будет хорошо. Я пообещал держать хвост пистолетом, на что Евгений поклялся приехать ещё раз, после Нового года, с новостями и подарками. Дед Мороз шуйского разлива!

Наступило тридцать первое декабря. Отзвучали редкие салюты. Под пожелания президента, мы проводили ядреным квасом прошедший год.

Тетя перестала кидать банки и табуреты, в дело пошли ножи и вилки, в основном метилась по ногам. Так же бесшумно открывалась дверь, и затхлый воздух рассекал летящий предмет. После будящих вспышек боли, я научился уворачиваться или отбивать острые лезвия и заточенные зубцы.

В начале февраля смог противостоять в спарринге тете. Когда исчезала из поля зрения, я успевал предугадывать, где она появится в следующий миг.

— Наконец-то! — выдохнул я, коснувшись рулончика бигуди.

— Саша, что-то я зазевалась. Ой, ладно! Не ухмыляйся! Молодец, что коснулся! Пора перестать гоняться за черепахой, и попробовать опередить зайца! — улыбнулась тетя, поднимая с пола упавший рулончик.

Тетя показала, как вызывать замедление, как протягивать дыхание, как ускорять сердцебиение. И мы сразились почти на равных, но я всё равно оказался на полу. Тетя улыбалась, но по вздымающейся груди видно, что валять меня не так уж просто как в первый раз — слегка запыхалась, раскраснелась как после бани. Она кивнула на выход, молнией пролетела по коридору, и выскочила наверх, перемахивая через три, а то и четыре ступеньки. Я последовал за ней, попробовал также взлетать, но на второй попытке приложился лбом о деревянный выступ и пошел обычным шагом.

Тетя Маша одевалась для выхода на улицу, в окно заинтересованно заглядывала полная луна. Глаза настолько привыкли к темноте моей комнаты, что в лунном свете окружающее пространство выглядело так же, как и при ярком солнечном свете.

Я быстро намазался мазью, перебивающей запах, и тоже оделся в легкий спортивный костюм. Ночь встретила морозным потрескиванием, искорками блестевшего снега и холодным сухим ветром. Несколько вдохов, разогревающих тело, и мороз перестал ощущаться.

Тетя Маша показала следовать за ней. С места перемахнула три метра до забора, и по поперечине в сторону леса. Пробежала словно по твердой земле за уезжающим автобусом, так же уверенно и прямо. Я попробовал повторить её прыжок, но немного не долетел до забора и провалился по колено в наметенный сугроб. Пока забрался на поперечину — тети и след простыл.

Аккуратно переставляя ноги по посеребренной морозом балке, я дошел до края забора. Тети нигде не видно. Как волоски на ноге великана, под забором торчали голые прутья малинника. Несколько сморщенных ягодок стойко противостояли ветрам и морозам, висели бордовыми сережками на черных прутьях. По жесткой корке наста тихо струилась поземка, наросшие сугробы похожи на буруны с картин Айвазовского. Не хватало смелого кораблика, мчащегося между ними и мечущихся чаек.

Поэтические изыски прервало появление тети. Отстранившись от ствола высокой березы, она поманила за собой. Я тоже постарался не оставлять следов, но ноги проваливались сквозь твердую корку. Два раза тело погрузилось по пояс в сыпучую массу, пока я дошел до тети.

— Эх, Саша, оглянись назад — прошел, будто ребенок специально долбил наст! Поступь должна быть легкой и невесомой, для этого центр тяжести переносится ближе к горлу, — тетя протанцевала по заснеженной площадке. Как пушинка пронеслась над белыми барханами, сколько ни смотрел — ни следа прохождения по природной простыне не обнаружил.

— Тетя Маша, круто! Научишь, как это делать?

— Конечно, научу, но тут надо мозгами поработать, а не только телом. Представь себя перышком, что невесомо струится в потоке воздуха. Пухом от неоперившегося цыпленка в пыльном завороте ветерка. Самым легким дуновением на лобик ребенка. Вот с такими мыслями и смещенным центром тяжести попробуй пройтись, — тетя Маша кивнула на свой танцпол.

Я выдохнул, закрыл глаза, мысленно поднял центр тяжести до уровня лба, представил свое тело в невесомости, и попробовал протянуть тело за скользящими ногами.

Перышко! Пушинка! Ветерок!

Увы, не получилось — тело провалилось по пояс, да ещё и ртом зачерпнул порядочную пригоршню снега. Пока вылез, да отплевался, тетя вальсировала по снежному покрову, подобно королеве на балу, даже мурлыкала под нос что-то вроде «Вальса цветов» Чайковского. Я замер, глядя на нее.

— Видишь, Саш, как это легко? Повторяй за мной, раз шажочек, два шажочек. Как в детстве, — тетя Маша с улыбкой взяла за руку.

— А если я упаду и заплачу? — первый же шаг оказался провальным.

Рыхлый снег встретил радостным скрипом, под колено ударила жесткая корка.

— Не упадешь, ведь я тебя поддерживаю, а если навернешься, то тогда и заплачешь, — тетя крепко сжала руку. — Сосредоточься, тебе никто не мешает.

Я сосредоточился на том, что рука тети забирает весь вес, и мое тело становится невесомым. Сделал шаг. Наст не проломился. Сделал другой, третий. Старался дышать через раз, чтобы неосторожным дыханием не прожечь тонкую снежную ткань.