Михаил Михеев - Имперский корсар [litres]

А еще возникал закономерный вопрос: что делать дальше? Ждать «Вайгач»? Контрольный срок через двадцать часов, еще двенадцать – резерв. Сидеть в одной системе с поврежденным, но все еще опасным американским крейсером не особенно приятно. Плюс следующее распоряжение командования, переданное ему старательно прячущей глаза Изабеллой. Прячущей, наверное, от стыда – она-то изначально знала, что эта система не конечная точка их маршрута. Всего лишь место рандеву. Если оно не случится, то придется лететь дальше, к последней из контрольных точек, координаты которой агентесса им, собственно, и вручила. А значит, никакого передатчика материи здесь нет. Не суждено стать местному светилу наблюдателем за тем, как открывается тайна прошлого. Лишь свидетелем маленькой человеческой драмы. Насколько Камнеедов знал особенности китайских звездолетов, на таком могло служить порядка тысячи космонавтов. Для китайцев и впрямь мелочь. Драма, не трагедия…

В рубке все было, как всегда. Россыпь огней на пультах, скупо светящиеся экраны, анатомически выверенное кресло, в которое Камнеедов опустил с легким вздохом облегчения свое усталое тулово. Перегрузки, чтоб им ни дна, ни покрышки, вымотали его чрезвычайно. Потянувшись так, что захрустели суставы, он мимолетно позавидовал отчиму Изабеллы. Вот уж кто такой мелочи, как перегрузки, даже не заметил бы. Выходец с «тяжелой» планеты, выросший при двойной по сравнению со стандартной силе тяжести, тот обладал низкорослой кряжистой фигурой, широченными плечами и на редкость спокойным, даже, скорее, немного пофигистическим характером. При этом никто и никогда не видел его разозленным – то ли умел человек владеть собой, то ли просто был добродушен, как многие очень сильные люди. А уж в силе ему отказать не смог бы даже самый яростный скептик – достаточно вспомнить, как он в одиночку удержал на краю обрыва перевернувшийся колесный автомобиль. Для такого, как он, сегодняшнее приключение наверняка проходило бы по статье «легкая разминка».

С легким шелестом отъехала в сторону дверь, выводя Камнеедова из замешанных на воспоминаниях размышлений. Он обернулся, приподнял брови:

– Что-то случилось?

– Да нет вроде…

– Тогда иди отдыхай, пока есть время. С маневром я справлюсь и один.

Действительно, ничего сложного он делать не собирался. Скрыться за звездой от радаров крейсера, а там уж занять позицию аналогичную той, что была до стычки с китайцами. Найти соответствующий поток астероидов не проблема. Так что, с его точки зрения, вымотанному боем экипажу следовало, пользуясь моментом, отдыхать. А он… Ну, сам он подремать еще успеет.

– Сердишься на меня? – спросила Изабелла, садясь на свое место. Облокотилась на пульт, подперла голову обеими руками, сцепив пальцы. Судя по всему, ей сегодняшний день тоже дался очень нелегко.

– Нет, не сержусь, – почти честно ответил Камнеедов. – На что сердиться? У тебя был приказ, ты его выполнила. Это нормально.

– Сердишься, – на сей раз интонации были не вопросительные, а утверждающие. – Ну, извини, что не оправдала твоих надежд.

– Надежд? – Камнеедов честно пытался возмутиться, но вышло как-то неубедительно. – При чем здесь надежды? Что было – то быльем поросло.

– Да-да, так я тебе и поверила. Знаешь, лучше не обманывай. Ты как с детства эмоции скрывать не умел, так и сейчас не научился. На лице все написано.

– И что же у меня написано на лице? – прищурился Камнеедов. Раздражение куда-то ушло, осталось лишь усталое любопытство. – В детстве и сейчас?

– В детстве… Ну, я тебя тогда почти не знала, – хихикнула Изабелла. – Я ж прилетела-то позже. А вот в юношестве ты в меня был влюблен.

– Аж два раза, – саркастически усмехнулся капитан. – Хотя… Если с точки зрения физиологии – тады ой, спорить не буду.

– А чего тут спорить? В том возрасте у всех мальчишек мысли одинаковые, как под копирку. И не только мысли. Хотя, признаться, мне было приятно, когда ты заречным из-за меня морды чистил.

Когда я им, а когда и они мне, подумал Камнеедов, машинально потрогав языком выращенные заново нижние резцы. Нет, парнишку он тогда, конечно, уделал, но пару раз этот хренов боксер достал его неслабо. Отец еще ругался, мол, не умеешь драться – не лезь.

– У вас, – постарался не остаться он в долгу, – женщин, в сопливом возрасте тоже все мысли одинаковые. Как бы перед парнями на танцах поэффектней продефилировать да посмотреть, как они слюной капают. Не задумываясь, к слову, о последствиях.

– Обрати внимание, я ведь с тобой даже не спорю, – как-то печально улыбнулась Изабелла. – Да и неважно это уже. Просто тогда вы строили одни иллюзии, сейчас – другие. К примеру, о том, что в больших играх наши личные мнения и чувства играют хоть какую-то роль. Все мы винтики большого механизма…

– Ага, – на сей раз Камнеедов не выдержал и едва не сорвался. Удержало лишь понимание того, что Изабелла в данном случае такой же винтик, только называется иначе. – Солдат есть механизм, к ружью приставленный.

– Именно так. Просто раньше механизм был простой, на уровне зарядил-прицелился-выстрелил-шагнул… и снова зарядил. Сейчас задачи усложнились, и механизмы тоже. Я это тебе говорю не потому, что ты не понимаешь. Все ты отлично понимаешь, но – умом. Теперь пойми всеми остальными частями тела. Когда идет большая игра и на кону будущее страны, наши эмоции, обиды, радости не более чем маленький и не слишком важный штрих. Поэтому я тебя прошу: давай сделаем дело, а скандалы, обиды и прочие разговоры оставим на потом. Ладно?

– Заметано, – кивнул ей Камнеедов. – Взрослые люди, все понимаем… Вытащил вас тогда – что же, ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Так что не бойся, скандалов не будет, а мое умение драться и стрелять от такой мелочи, как недопонимание, не зависит. Но, ты уж извини, вряд ли когда все закончится, я захочу особо разговаривать. Я все же изменился, и куда более меня интересует гонорар. Империя мне его дает, он меня устраивает, работу я сделаю. Чего еще?

– Ничего, – вздохнула Изабелла, вставая. И уже выходя, резюмировала весь их разговор: – Совсем ничего…

Каллисто был типичным, можно сказать, до ужаса скучным желтым карликом, идеально вписывающимся во все научные концепции и потому никому особенно не интересным. Разве что название… Однако и тут все, если вдуматься, просто. Капитан, первым исследовавший систему и, согласно традиции, имеющий право ее назвать, был поклонником классической литературы раннекосмической эпохи. Где, собственно, это слово и выкопал.

У каждого свои причуды, капитан был в своем праве, и картографическая комиссия, покрутив у виска пальцем, согласилась. Да и попробовала бы она не согласиться – в числе наименований звезд иной раз попадались и бессмысленные наборы символов, и просто нецензурные словосочетания. Ничего, регистрировали – традиции, чтоб их. А императоры подписывали – их это, похоже, забавляло. Династия, сама ведущая историю от какого-то бойкого капитана-первопроходца, могла похвастаться своеобразным, но не пропадающим с поколениями чувством юмора. Так что Каллисто – отнюдь не худший вариант.