Борис Конофальский - Аэропорт

Пыль на пристани стояла неимоверная. Просто не продохнуть. С севера по реке подошла старая баржа с ржавыми и мятыми бортами. На барже техника, ящики, люди. Она долго маневрировала, вставала против течения и, наконец, упёрлась в пирс. Пришвартовалась намертво, встала, и с неё на забитую до отказа площадку порта стал сгружаться ещё один армейский батальон.

На берег задом и медленно съехала первая БМП с характерным знаком на борту — скрещенными топорами с лепестком пламени между ними.

— Штурмовиков привезли, — говорит Карачевский.

Все промолчали.

Пластуны и штурмовики испытывают друг к другу большое уважение. И те, и другие — главная ударная сила. Самая медленная и самая тяжёлая пехота. У Володьки Карачевского на щите такой же девиз, как и у армейских штурмовиков: «Мы не бегаем».

— Только вот куда они будут сгружаться? — Спрашивает Ерёменко.

Места на пирсах и вправду уже нет.

— Вот есть у них мозг или нет? — Весело заговорил Юрка Червоненко. — Гляжу на это всё и умиляюсь. Восхищаюсь их умением организовать логистику.

Это он имел ввиду командование. На площадке перед пирсами всё забито людьми, ящиками со снаряжением и боеприпасами. Грузятся машины. Юрка глядел на всю эту суету и время от времени делал едкие, смешные комментарии. Сам он развалился, полулежал на ящике с гранатами для ПТУРа под навесом из брезента. Лоб от пыли белый, ресницы тоже. Он на секунду стягивал респиратор, чтобы сделать затяжку, а дым уже выпускал через маску.

Помимо их Второго Пластунского Казачьего Полка вокруг пирсов скопилось ещё пару армейских батальонов, как положено, с БМП и с грузовиками. И две казачьи сотни с десятками единиц своей техники. Да ещё артиллерийский полк с кучей тягачей. И ещё всякие мелкие части: роты радиоразведки и электронной борьбы, штаб автобата, автоцистерны. Всюду, где только можно, стояли ящики со снарядами, штабеля с продовольствием, бочки с горючим, цистерны с водой, и между всем этим пытались ездить десятки огромных грузовиков. Они-то и поднимают главную пыль. Время только шесть утра, а под навесом, где расположились пластуны, уже тридцать.

Саблин молчит. Глядит на бестолковую сутолоку на пристани и соглашается с другом молча. Это хорошо, что Юра шутит, хоть кто-то ещё не потерял чувства юмора. Остальные уже либо устали, либо раздражены. Пластуны выгрузились ещё вчера до полудня и до сих пор сидят в этой пыли потому, что в штабе никак не могут принять решения, куда их направить. Казачий полк, что выгружался вместе с ними, ещё вчера ушёл на север, выше по Енисею. А они всё сидят. Одуревают от жары и пыли. Скоро сутки будут, как они тут жарятся.

Один из грузовиков, под крышу набитый снарядными ящиками, недалеко от казаков, метрах в десяти, стал разворачиваться, поднимая пыль, сдавал медленно, «задом». И катился задними колёсами к пыльной яме у небольшого бархана. Сдавал неспеша, наверное, не видел яму водитель.

Кто-то из казаков ему закричал, а Юра так и вовсе оттянул респиратор и звонко свистнул. Но было поздно, задний мост грузовика уже соскользнул в яму и закопался до оси в пыль. Водила еще, не осознавая, что влип, стал сдуру жать на «газ», пытаясь вырваться из ловушки. Колёса послушно вертелись, но только выкидывали мелкий песок да добавляли пыли в воздух, и всё. Пыль полетела тяжёлыми клубами прямо на пластунов, что располагались на ящиках со своим снаряжением.

— Хорош, — орал водителю Юрка, — заканчивай это.

— Вот дурак, а! — Усмехался Лёша Еременко, отворачиваясь от надвигавшейся пылевой тучи.

Он служил с Акимом Саблиным в штурмовой группе. Как и Саша Карачевский, который сидел слева от Акима. Только Юрка Червоненко был не из штурмовиков. Он был минёром. Но всегда находился рядом с Саблиным. С детства.

Все штурмовики держались вместе, не то чтобы обособленно от остальных бойцов взвода, но всё-таки чуть более дружно. Этакая семья в семье. Так было всегда, взаимопонимание у штурмовиков — важная составляющая их взаимодействия. У тех, кто первыми встаёт под пули в атаке, идёт затыкать ДОТ или пробивать проход в минном поле под огнём противника, взаимопонимание — это залог выживания. Ни больше и ни меньше. И теперь штурмовики все вместе морщились от пыли и молчали, а минёр Юрка Червоненко орал на водителя грузовика:

— Что ж ты творишь, балда, взрослый человек, а выкаблучиваешь как первогодок. Без тебя нам пыли мало, что ли?

Он даже вскочил с ящиков и вылез на солнце из-под навеса.

Водитель выпрыгнул из кабины, чуть не бегом оббежал свою машину и встал у ямы, руки развёл в отчаянии. Стоит, на пыль пялится. Понимает, что грузовик сел намертво.

Пластуны смотрят на него, кто понимающе, а кто и осуждающе. Водитель, немолодой мужик, наконец, вздыхает и идёт к ящикам, где под брезентовыми навесами, расположись четвёртый взвод. Лицо его также в пыли, и респиратора у него нет. Он останавливается у самой большой группы казаков, просит заискивающе:

— Господа казаки, может, подсобите малость, там яма-то небольшая, чуть упрётесь, а я на малой передаче вытащусь.

— Иди ты, дядя, — орёт ему Юрка, — смотреть нужно было, куда едешь!

— Да я смотрел, пылища же, камеры заднего вида хоть каждую минуту протирай, все одно — хрен, что видно. — Объясняет водитель.

— Иди, ищи тягач, — не соглашается Юрка, — у нас и без тебя тут невесело.

Водитель понимающе кивает, собирается уже уходить, но тут заговорил старый казак во взводе, замком взвода урядник Носов:

— Хватит, Юрка, трепаться, казаки, давайте подсобим человеку.

Он обращается к водителю:

— Вы, товарищ, лезьте в кабину, мы толкнём, попробуем, а нашего Юрку не слушайте, он не злой, просто балабол.

Все встают, отставляют оружие, кое-кто скидывает пыльник, идут к грузовику. Червоненко тоже идёт, хотя и не замолкает:

— Да не вытолкнем мы его, разгружать его придётся.

— Посмотрим, — говорит урядник, сурово глянув на него, — пошли, попробуем.

Саблин вот за это Юрку не любит, вернее, ругает по мере сил. Вечно Червоненко лезет на рожон, вечно он приказы обсуждает или ставит их под сомнение. Вечно у него с командованием какие-то противоречия. Причём возникают они на ровном месте, из ничего, не по делу.

И это с Юркой с девства. Со школы. Уже тогда он лаялся с учителями. Уже тогда его Аким осаживал, уговаривал. И всё впустую, как был спорщиком, так и через двадцать лет им остался. Вроде, в жизни и не дурак, а кое-где и вовсе хитрец, но как до службы, так вечные проблемы у него.

А шофер, увидав, что полтора десятка казаков идут ему на выручку, так с места одним прыжком залетел в высокую кабину грузовика, от радости, видимо.