Дарья Еремина - Живой проект [СИ]

— Стоило утечки, которая может вылиться… я даже не представляю, во что она может вылиться. Или ты не знаешь, что до или после архива он слил еще и текущих разработок на сотни миллионов.

— Оно того стоило… — тихо повторила Ольга.

Петр обошел ряд стеллажей и остановился рядом с Ольгой.

— В этой папке была твоя свобода, — проговорил так же тихо.

— В смысле?

— В обмен на эту подшивку Лариса Сергеевна пообещала, что Миха никогда не найдет тебя, если ты решишься сбежать от него на полном серьезе.

Ольга сглотнула.

— Ты серьезно? С чего ей это обещать? Она же его мать.

— Она его мать, но не слепая же она. Все прекрасно видят, что между вами творится.

Ольга отвернулась.

— Почему она послала тебя? Почему не позвонила мне? Тебе что с этого?

Петр горько усмехнулся и отошел на шаг.

— Ей богу, Олька… неужели ты действительно не видишь, что мне с того? Не видишь, или не хочешь видеть? А может твой вакуум, что Мишка так легко и так глупо позволял тебе поддерживать вокруг себя, стал твоей второй кожей? Видишь ли ты хоть что-то, кроме собственных фантазий на тему реальности? — он помолчал немного, не глядя на Ольгу. — Я передам Ларисе Сергеевне, что ты уничтожила подшивку. Лучше мне убраться отсюда, пока Миха не проснулся.

— Нет! — Ольга вцепилась в его плечо. — Скажи ей, что папка у меня и что я хочу исчезнуть. Скажи, что я уничтожу ее, как только она выполнит свое обещание! То есть, когда я пойму, что… что он не найдет меня. Никогда. И…

— Господи…

Петр прижал подругу к себе, как только увидел первые слезы, кривящееся в накатывающих рыданиях лицо.

— Успокойся. Скоро все закончится.

Они разошлись в лифте. Ольга вышла на жилом этаже, Петр поднялся выше, намереваясь зайти к начальнику СБ, а затем тронуться в обратный путь.

Остановившись у своей двери, Ольга с минуту не решалась зайти. Она знала, что когда Михаил проснется, все будет как прежде. Что от проявленной вчера слабости не останется и следа и он снова будет человеком, для которого не существует слова «нет». Она знала, что все ее доводы будут вывернуты наизнанку и представлены в выгодном ему свете. Знала, что близость доставит ей удовольствие, а после она будет чувствовать себя жалкой. Она чувствовала себя животным, провинившимся перед хозяином, ребенком, пытающимся утаить от строгого родителя порванные колготки. Ей казалось, что он все знает о ней… знает даже больше, чем она сама. Она ненавидела себя за ту доверчивую преданность и безотказность, с которой практически выросла и стала женщиной, и не помнила времени, когда Михаила не было в ее жизни. Она ненавидела его за сминающую все на своем пути целеустремленность и чувство, что этот человек — вершина всего, что она знает и уважает — принадлежит ей. Ненавидела себя за зависимость от этого знания. В глубине души боялась навсегда потерять власть над ним и его самого — как символ роскоши и величия. Она боялась сойти с ума от осознания, какой маленькой, незначительной и невесомой становится вдали от него. Боялась потерять себя, исчезнуть, растворится в его личности, стать невидимой, перестать существовать. Она преклонялась перед ним, олицетворяющим все ее человеческие ценности, и брезгливо презирала, думая об искусственности его происхождения. Она любила его, и эта любовь ни на мгновение не меркла в ее сердце. Но эта любовь, и это было важнее всего — убивала ее. То, кем она являлась, кто думал и мечтал и, пока еще, был способен стремиться куда-то кроме, как на его зов.

Сглотнув и вытерев глаза, Ольга зашла.

Михаил по-прежнему спал, вытянувшись во весь рост. Другой человек казался бы помятым и расхлябанным на его месте — спящим в белой рубашке и брюках, но не он. Михаил выглядел строго и аккуратно, как-то исключительно органично, будто так и спят деловые люди на всем земном шаре. Подумав так, Ольга тихо засмеялась. Присев на пол у кровати, она спрятала лицо в ладонях. Смех незаметно перешел в слезы. Ольге и в голову не пришло, что ее всхлипы могут разбудить Михаила: она знала, что разбудить его может только будильник или сигнал срочного вызова. Звук, назначенный президентом выводить его из сна. Как и все в его жизни, назначенное… не случайное.

Федор Иванович пробивался в международные организации по правам человека. Он писал Александру все реже и ответы не радовали его. Профессор знал, что у его живого проекта просто физически нет времени на переписку, но в тех двух-трех строчках, что приходили в ответ, не было и намека на былую теплоту, уважение и любовь, кои прежде сквозили в каждом слове, каждом знаке препинания. Иногда ученому казалось, что ответы на его письма пишет нанятый для этого человек, а то и вовсе робот. Это подавляло ученого даже больше, чем неконтролируемые процессы, прямым виновником которых он являлся. Никогда в жизни Федору Ивановичу не была нужна поддержка так сильно, как в эти месяцы. И никогда в жизни он не оказывался в таком абсолютном и враждебном вакууме, как сейчас. В конце июля профессор позвонил последнему человеку, от которого мог услышать хоть одно теплое слово, получить хоть каплю так необходимой ему уверенности и силы.

Голос женщины был по-прежнему необыкновенно мягок и доброжелателен:

— Слушаю вас.

— Ларочка, здравствуйте. Это Высоцкий.

— Не ожидала, что вы решитесь позвонить мне после всего, что сделали против нас.

— Я начал эту борьбу не против кого-то, а «за» — за человечество, Лара!

— Ох, перестаньте, Федор. Я помню ваш доклад, не повторяйтесь.

— Это правда, и вы знаете, что именно этого хотел Юрий.

— Федор, вы всегда витали в каких-то своих, лишь вам видимых иллюзиях. Не пытайтесь спровоцировать меня на спор: я плохой оппонент и не умею говорить так же красиво и убежденно, как вы. Зачем вы звоните мне?

Федор Иванович никогда прежде не слышал в голосе супруги Юрия Николаевича ноток усталой скуки и безразличия. Почувствовав, что теряет почву под ногами, он положил ладонь на столешницу и погладил полированную поверхность. Он отчаянно нуждался хоть в какой-то подпитке и вдруг понял, что женщина на другом конце провода не просто не друг ему, но и никогда им и не была. Он чувствовал инстинктивно, словно лев в стране Оз: позаимствовать сил и уверенности можно и другим способом…

— Хотел поинтересоваться, не догадались ли вы уничтожить подшивку проекта за номером двести восемь, один? Нам так мало осталось, Лариса Сергеевна, нужно заботиться о наших любимых проектах.

На другом конце провода установилась продолжительная пауза. Профессор не мог знать, что Лариса Сергеевна не имеет понятия о содержании подшивки за этим номером. По манере собеседника женщина поняла, что услышала угрозу.