Игорь Соловьев - Время полыни [litres]

Потом рыжий напарник обратился к Ямпольскому:

– Ладно, допустим, мы вас туда выведем. Но нам-то что с того?

– А что бы вы хотели за это получить?

– Ну, например, вы официально оформите нас как вспомогательный персонал научной станции. Проводниками или разнорабочими, не важно. Главное, чтобы мы имели официальную и законную причину нахождения в Зоне. Чтоб вояки не цеплялись.

– Это требует согласования с руководством, а учитывая то, что произошло за последние стуки… Я, в принципе, не против. Но оформление такой процедуры займет определенное время, – задумался Ямпольский.

– Догадываюсь. Но на первое время сойдет бумага с текстом «от руки». Что вы, профессор такой-то, приняли на работу меня и Птицу и ваша подпись является удостоверением сего факта.

– Хм. – Ямпольский поразмыслил и согласился. – Ну что ж, извольте. Я готов написать вам такую расписку. Есть у вас чистый лист бумаги? И продиктуйте мне ваши настоящие имена. Не прозвища же мне ваши указывать.

Через минуту расписка была готова.

– Угу, так, – ознакомился с текстом Шмидт, – ага. А вот этой формулировкой вы от всякого «нехорошего» с нашей стороны подстраховались?

– Что там? – заинтересованно спросил Сергей.

– Тут в конце приписка: «Данный документ имеет действительный статус только при личном присутствии профессора Ямпольского В. С.».

– Поймите нас правильно. Мы же с вами знакомы пять минут. Вдруг кто-то на вашем месте решил бы просто ограничиться получением подобного документа? А свои обязательства по сопровождению нас до жилых мест посчитал бы необязательными к исполнению? Увы, должность руководителя вынуждает меня просчитывать все наперед. В свое оправдание я могу вас уверить, что как только окажусь в научном центре, немедленно займусь вашим официальным оформлением. С бланками, печатями и пропусками. Все честь по чести.

– Ладно, профессор, – улыбнулся Шмидт. – Мы понимаем, никаких обид. Вы в своем праве и поступаете мудро. Действительно, от незнакомого человека в этих местах всякое можно ожидать. Давайте-ка выдвигаться, скоро начнет темнеть. А нам до той поры нужно успеть найти крышу над головой.

Ночевать решили в леспромхозе. До него было рукой подать. И сталкеры очень надеялись, что здание уцелело.

– Ау, есть кто живой? Савелий? – Шмидт распахнул створку ворот и зашел на территорию лесопромышленного хозяйства.

– Вы уверены, что нас кто-нибудь слышит? – спросил Ямпольский, бросая взгляд на замшелые кирпичные стены.

– До «выплеска» Зоны здесь обитали старик сторож и его взрослый племянник в должности завхоза. – Шмидт пропустил всю группу и вернул половинку ворот на место. – Хотя, если честно, главный-то как раз дед Савелий, а племянник – так, на побегушках.

Все прошли через двор и остановились у входа. Путь преграждала распашная сварная решетка, закрытая изнутри на навесной замок.

Тамбур, густо выкрашенный зеленой масляной краской, освещала тусклая лапочка в сетчатом плафоне. А в глубине помещения едва слышно тарахтел дизель-генератор.

Шмидт шагнул вперед и, погромыхав решеткой, снова крикнул:

– Савелий, Михаил! Вы тут?

– Что орешь? – из темноты в тамбур шагнул дед Савелий.

– Дед! Мы уж думали, нет никого. Ты чего затихарился? Давно ведь слушаешь, как я надрываюсь?

– Поди вас разбери, кто тут шляется. – Савелий настороженно всматривался в стоящих за Шмидтом людей. – А это кто с тобой? И почему не обычным манером вернулись? – намекнул он на туннель.

– Это научная группа. Те самые умники, что Зону изучают. Беда у них стряслась, станция разрушена. Сейчас мы к идем в Октябрьский. Надеемся, что пустишь переночевать.

Шмидт подошел к самой решетке и сказал так, чтобы его слышал только Савелий:

– А насчет туннеля – ты все проспал, старый. Нет больше в нем надобности, потому что периметр сдуло. Кто успел укрыться, те выжили. А всех прочих… нет их, в общем, никого. Зато Зона теперь повсюду.

– Вон оно как, значит. – Дед задумчиво поскреб рукой бороду. – А вы, получается, с той стороны единственные живые?

– Сам же видишь, что не мертвые, – рассердился Шмидт, – отпирай калитку, стемнело почти.

Дед, услышав первую часть фразы, как-то странно посмотрел на сталкера. Стоявшему рядом Сергею даже показалось, что Савелий им откажет и ночевать придется прямо во дворе. Но дед подумал немного и полез за ключами.

После всех выпавших на долю путников приключений условия показались им царскими. Под ночлег была выделена просторная комната. Савелий показал, где взять деревянные поддоны. Из них люди выложили себе подобие кроватей. Вместо одеял и матрасов все понабрали себе разное тряпье, в изобилии имевшееся у хозяйственного деда. Для Виктории Шибиной отгородили простыней угол и выделили девушке единственную раскладушку.

Савелий принес нежданным гостям полведра картошки, початую кадушку квашеной капусты и немного сухарей. Выложил на стол бумажные кульки с солью, сахаром и чаем. Молча сел в сторонке и закурил. Сокольских решил было, что дед будет дымить какой-нибудь ядреной махрой. Однако Птица ошибся. Цербер мрачно попыхивал дорогим «Данхиллом», думая о чем-то своем.

И лишь когда мимо прошел Шмидт, дед встрепенулся и ухватил сталкера за руку.

– Постой, рыжий. Я чего спросить у тебя хотел. Вы когда сюда шли, нигде моего Мишку-племянника не встречали?

– Нет. Погоди, так он что, пропал? Давно? – спохватился Шмидт.

– Пропал. – Савелий тяжело поднялся. Достав старенькую карманную латунную пепельницу, затушил в ней окурок. – Аккурат за несколько часов перед тем, как Зона жахнула.

Гости притихли и переглянулись. Кобзарь хотел сказать старику что-то обнадеживающее, но, наткнувшись на его тяжелый взгляд, запнулся на полуслове.

Савелий махнул рукой. Пошел к двери, обернулся у самого порога:

– Да, чуть не забыл. Все естественные надобности справляйте во дворе. В памятнике зодчества, он же – «нужник обыкновенный». Но на ночь я двери леспромхоза запираю. Так что ежели кому приспичит ночью, возьмете ведро в коридоре.

Дров и воды в леспромхозе было в избытке. Натопили большую чугунную печку, приготовили еду и даже нагрели воды для душевой кабины. Процесс накачки бака для душа был долгим и муторным, так что приходилось ждать своей очереди. Когда наконец Сергей встал под горячие струи, он испытал настоящее наслаждение. Вместе с грязью по неровной кафельной плитке утекали тяжесть прожитых дней и выматывающее напряжение.

В крошечной раздевалке Сокольских столкнулся с профессором. Ямпольский как раз должен был идти на помывку следующим, но вдруг замер, словно громом пораженный. Он смотрел на амулет, висящий на груди Сергея, и, казалось, не верил собственным глазам.