Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

— Очнулся! — оскалился Кирпич.

Михаил огляделся — все на месте, все при деле. Славян растирал лежащего рядом пленного. Зубров грел воду на костре. Батон сушил одежду над огнём. Родимцев и Ворон молчаливым скульптурным ансамблем изображали воплощённую смерть. Автоматы направлены в сторону «раверсников». Лица каменных истуканов. Полынцев и компания занялись своим костерком, но видно, что мысли их в этом деле не присутствуют.

— Всё, мужики, — прокашлялся Медведев. — Я в норме.

— Вот и ладушки! — ответил Кирпич, но мощного болезненного массажа не прекратил. — Лежи, пока есть возможность.

— Как этот? — Медведев поморщился — кивок в сторону пленного резко свёл мышцы шеи.

Славян, не прекращая работы, быстро вытер о предплечье лоб и отозвался:

— Жив пока.

— Катько! Посади Топтыгина, — хмуро попросил Юрий, набирая в кружку воду из котла.

— На скоко?

Кирпич закутал Медведева в свитера Зуброва и Рощина. Накинул сверху тент, прикрывая от снега.

— Пожизненно, — хмыкнул Славян, рукавом смахивая с носа капельку пота.

— А за что? — Продолжил стебаться Катько, помогая Медведеву сесть. И правильно — тот с трудом удерживал тело на дрожащих руках. Корпус не желал выпрямляться.

Медведев стиснул зубы, предполагая ответ Славяна. Есть за что. Судя по тому, к чему всё пришло.

— Гм… — шутливо задумался Славян. — А за развращение малолетних в особо извращённой форме! — И кивнул в сторону «раверсников».

— О, какой тост! За это надо выпить! — подошёл Зубров и подал кружку. — Держи, генацвале!

Медведев ухватился двумя руками за кружку, спрятал взгляд в вареве и вдохнул тепло. Пар опалил ноздри лесным запахом. Ягоды, хвоя, орешки, спирт, вода. Убойная вещь.

— Этому… — он не стал поднимать глаз, просто повёл головой в сторону пленника, — тоже.

— Сделаем. Как очнётся, — присел рядом Зубров. Внимательно посмотрел в лицо командира. Медведев взглянул исподлобья. Как дальше жить-то будем? Юрка кулаком ткнул в плечо — будем. И усмехнулся: — Допивай да спи. До рассвета ещё часа два.

Медведев скривился, обжигаясь, допил таёжный коктейль и отдал кружку. С поддержкой Катько улёгся. Ощущения были такие, словно только что без роздыху поднялся на трёхтысячник. Он лежал, стараясь не шевелиться, чувствовал, как мышцы подрагивают ослабленным болезненным студнем, и смотрел вверх. Тёмный потолок экрана кое-где проблёскивал золотисто-алым — блики костров отражались от зеркальной плёнки. А мимо, почти сквозь душу, летели белые комочки. Холодные, злые, опасные…

Тяжёлый сон, словно распоясавшаяся бездна, плескался в сознании. Ударял густыми волнами в борта рассудочности и давил, давил, давил весомым страхом на сердце…

Медведев вздрогнул от ощущения давления металла на грудь. Напротив сердца, под сосок упиралась холодная железка. Он ещё не открыл глаз, но стиснул зубы и прижал локти к корпусу — едва заметного подъёма ресниц будет довольно, чтобы разглядеть опасность и действовать по обстановке. Замирать, бить, бежать. Близко, почти в упор, звучало чьё-то тяжёлое хриплое дыхание. И ещё было тепло. Человеческое тепло, тесно прижавшееся к груди. Противник в непосредственной близости?

Чуть приоткрыл глаза. Рядом лежал человек. «Тварь».

Медведев отодвинулся от соседа и увидел предмет, который принял за оружие. Дужка наручников на жёсткой сцепке с издевательским названием «нежность» упиралась в его кожу.

— Чёрт, — пробурчал Медведев хмуро.

— Пресветлый… — не открывая глаз, прошептал «тварь». И снова замолк. Видимо, состояние оставалось тяжёлым.

— Вот и познакомились, — мрачно заключил Михаил, отстранился ещё дальше от опасного соседства и вздохнул с облегчением. Оглядел лагерь. Кроме тяжёлой тишины да обманно расслабленных Кирпича и Славяна, сидящих между двумя группами, всё было, как обычно. Зубров и Батон занимались раскладкой завтрака, Родимец рядом разбирался со снаряжением. Только Ворон отсутствовал. Заметив проснувшегося, Родимцев прихватил стопку одежды и, подойдя, подал капитану:

— Утро!

— Угу. Спасибо, Игнат, — кивнул Медведев и стал натягивать просушенную форму.

Солнце где-то на востоке уже проявлялось золотым, подсвечивающим края туч в проёмах меж сосен, а холод всё также донимал. Снегопад закончился, и даже снег кое-где растаял, но в тенистых участках продолжал лежать серыми оладьями, норовящими при любом шаге протаять, что б оставить неприкрытой мешанину жёлтых иголок. В ветках тоже кое-где ещё оставалась снежная бахрома, изрядно потерявшая свою колючесть и теперь комочками цепляющаяся за иголки и разноцветные листья. Всё наводило на мысли о ранней зиме, чья телеграмма о скором прибытии опоздала настолько, что гостья уже застала на пороге, и бежать поздно. Кто не спрятался — она не виновата.

Медведев поднялся, поправил тент на спящем. Тот не отреагировал. Капитан постоял, оглядываясь. Краем глаза посмотрел и в сторону «раверсников». И сразу стиснул зубы. Полынцев, заметив его пробуждение и подъём, тоже привстал на месте, чтоб стало хорошо видно, что он ждёт. И посмотрел однозначно. Выругавшись про себя, Медведев передёрнул плечами и вразвалочку двинулся к командиру враждебного лагеря.

Полынцев тоже не стоял на месте. Сделал несколько медленных шагов навстречу. Дальше двигаться не стал, при этом сделав вид, что не заметил поднявшегося на его пути Кирпича. Хотя не заметить такого мамонта тяжело. Полынцев просто остановился, выказав небольшим встречным движением уважение к противнику. «Вот, ведь, какой получается вестерн про двух неудачливых ковбоев…», — усмехнулся Медведев.

Следуя курсом мимо костра и ребят, склонившихся над чашками, Медведев с тоской думал о том, что одна глупость всегда тянет за собой другую, а потом их целый табор, и этот цыганский бардак мешает жить, со всех сторон галдя и предсказывая будущее. А чего его предсказывать, если оно и так ясно, как божий день?

— Юр-сан, — негромко окликнул Якоби старшего лейтенанта и глазами показал на неторопливо шагающего капитана. Зубров поднялся навстречу командиру. Закрыл от него путь к оппозиционному лагерю.

— Утро боброе, Юр, — Михаил попытался обойти товарища, но неудачно.

— Привет, — коротко отозвался Зубров, смещаясь. — Миша, тебе плохо.

— Чего? — Брови Медведева поползли вверх. Губы неуверенно дрогнули. Шутит?

— Тебе плохо. Ты теряешь сознание. Ты падаешь и не отсвечиваешь, — Юрий смотрел предельно серьёзно. — Сейчас, Мих.

Медведев замер, соображая, потом усмехнулся, приоткрыл рот ответить, но вдруг закатил глаза и, расслабляясь всем телом, начал валиться вперёд, на руки другу.

— Родимец! — Крикнул Зубров, подхватывая рушащегося командира. Игнат подскочил и помог уложить Медведева на землю возле костра.