Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

Пока шнуровал холодные влажные ботинки, осматривался. Тёмная фигура под белым контуром выделялась возле ветвистого боярышника, с другой стороны лагеря, возле сосны, сидел ещё один сугроб — дежурный «Р-Аверса». Медведев поднялся, помахал руками, разгоняя кровь и согреваясь, потом поправил плёнку над спальным местом, подтянул по углам норовящий провиснуть под мокрым снегом тент. Поворошив нодью, приподнял клином бревно, заставляя огонь под ним заняться сильнее, и погрел руки от жарко пыхнувшего костра. На пробудившихся от шума Родимца и Кузнецова махнул рукой, — мол, спите, давайте. Те, убедившись, что по лагерю шляется ни кто иной, а медведь-шатун Топтыгин, снова рухнули на ветки — досыпать. Батон так только заворочался — всё-таки не в форме.

Медведев подошёл и подсел к дежурному.

Юрий передёрнул плечами, отчего с дождевика слетели белые комочки:

— Зазяб?

— Да уж не июль-месяц, — хмыкнул в ответ Михаил. — Давно заступил?

— Час.

— А ветер когда сменился? До тебя?

— Ветер до меня. — Подтвердил Юрий и повёл плечами: — Понимаю, что тент теперь не сдержит снег ни черта, но не будить же ребят — все ж вымотались за день!

— Да, — поморщился Медведев. — А теперь ещё и вымокнут…

— Так что — перетягиваться?

Михаил посмотрел на то, как по косой чертили пространство белые кометы снега и покачал головой. Если переносить площадку ночлега в сторону, то и нодьи передвигать придётся. А перенести лагерь в таких условиях сложнее, чем заново поставиться. Да и проблема не так уж глобальна — всего-то крайнего слева снежком осыпает да остальным шапки немного намочит. Обойдётся.

— Перетопчутся. До рассвета три часа. А там и поднимем всех, — решил Медведев.

— Как скажешь.

Взгляд Михаила зацепился за сидящего неподалёку.

— Кажись, дрыхнет… — изумился он.

Зубров пригляделся к «раверснику» и хмыкнул:

— Ничего удивительного. Это нас семеро, а их-то четверо. Забодались, поди, «тварь» сторожить по четверть суток на брата. Да и подготовленность к таким прогулкам, опять же, хромает на все четыре копыта. В общем, слабаки.

— Уставшие слабаки… — С нехорошей ласковостью в голосе отозвался Медведев.

Зубров насторожился:

— Миха, не дури. Не твои люди.

Он ещё хорошо помнил, как капитан гонял «своих» до состояния слипания глаз в движении. След в след десятки километров по среднегорью, но люди спали на ходу, рискуя переломать шеи. А на стоянке капитан, то бешено крича, то ласково воркуя, требовал действия, обещая охаживать подвернувшимся под руку дубьём. И трижды заставлял переставлять лагерь. И всю ночь ловил дежурных на сне. А через день устроил ребятам прогулку в баню. Ну, и водочку, конечно… Жаль, сам не остался. А то бы многое о себе услышал. Занятное.

— Я только гляну, — фальшиво отмахнулся Медведев, не отводя глаз со спящего.

— Миха! — Громким шёпотом попытался остановить Зубров, но без толку — он уже ловкой тихой тенью скользнул к караульному. Юрий досадливо крякнул и подтянулся следом. На всякий случай. Так, чтобы и под руку не попасться, и в случае чего, помочь. Кому помощь больше потребуется.

Медведев добрался до объекта и навис над сидящим. Тот головы не поднял, продолжая сидеть, мешковато оплыв от расслабления. Капитан усмехнулся, собравшись уже шугнуть заснувшего.

Звук справа заставил остановиться и замереть. Звук до тошноты знакомый.

Замер на миг, словно в ледяной омут, втянутый в ощущения.

…снег, снег по тропе, под шагом превращается в грязь, чавкает…, ноги скользят, уставшие до дрожи, едва успевают найти опору…, из рук рвёт край полотнища под весом тела, быстрее перехватить…, дрожь и стон сквозь зубы…, вздрагивает лицо, губы трясутся… и хриплое «держись, Сашка, держись… уже скоро, держись…»…

Так дышат, кончаясь от шока.

Медведев отвернулся от дежурного и посмотрел на свернувшегося калачиком человека под ногами. Белое снеговое покрывало уже не таяло на теле. Казалось, что движение отсутствовало. Только лицо дрожало. На чёрных густых волосах слежался снег и от подрагивания человека иногда лениво сползал комочками вниз. От носа по лицу ползла широкая кровавая полоса и тяжёлым густым теплом протаивала снег под замёрзшей щекой. Кровь в темноте казалась подобна мазуту.

— Капец, — тихо сказал Зубров, подойдя к командиру вплотную.

Медведев присел возле пленного на корточки. Протянул руку. Тронул под снегом кожу на шее. Белая масса неохотно раздалась в стороны от его пальцев. Пульс слабый. Точно — конец. Тепло организм уже не вырабатывает. Даже дрожи, положенной активно выживающему телу, нет. Только губы вздрагивают да ресницы. Воздух хватается такими мелкими глотками, что не тревожит грудной клетки. Короткое, поверхностное дыхание шока.

— Ещё часа два, может, и протянет, — предположил Юрий.

— Возможно, — глухо отозвался Михаил.

— Странный он… Молчал всё время, как рыба об лёд. И когда били, и вот теперь… Мог же дёрнуть охранника. Не знаю, конечно, но хоть поближе к костру «раверсники» перевели бы. Наверное…

— Наверное… — Пересмешничал Медведев на неуверенность товарища. — Потому и молчал, что знал — ничего подобного они не сделают. Так пересрались от страха, что мозги слиплись.

Ладонь сама легла на рукоять десантного ножа. Капитан бесшумно вытянул лезвие из ножен.

— Не зачем затягивать, — просто сказал он и положил ладонь на скулу пленника, с силой прижимая голову к земле — дабы не дёргался в агонии. Под пальцами засвербел тающий снег.

— Мишка! — Юрий скрипнул зубами и схватил за запястье друга, не давая совершить непоправимое — Топтыгин, как настоящий медведь, долго раскачивается, но потом стремительно действует. Риск не успеть остановить его словом есть всегда. А в нынешней ситуации это чревато такими осложнениями, что…

Михаил повернулся к товарищу. Мрачно оскалился. Хотел, было, стряхнуть руку, задерживающую замах, но не успел. Сам вздрогнул от неожиданности — пленник едва слышно застонал и потянулся скрюченными скованными руками к лицу. Закоченевшие пальцы опалили холодом запястье Медведева. Вцепились, словно повисли на руке. Сизые дрожащие губы приоткрылись, выпуская мертвенно-тихий звук. Михаил нахмурился, стряхнул всё-таки руку Зуброва и наклонился к пленнику ближе, чтобы разобрать слова.

— Пре…ве…и…

Медведев, убирая ладонь, стёр снег со лба и волос пленника. Влага размазалась по лицу и новый снежок, шлёпнувшись о кожу, смялся на ней в бесформенный комок. Ещё один. Ещё. «Тварь» с трудом открывал глаза. Ресницы неохотно размыкались, стряхивая оцепенение холодной снежной кашицы.

— Осторожно, — напомнил Юрий.

Наклонившись почти до самых губ, Михаил тронул лезвием трепетающую жилку на шее. Царапнул излишне хрупкую на холоде кожу. Пленник распахнул глаза. Тёмные, синие, устало-слепые, заполненные белёсым туманом. Глаза, никуда не смотрящие. Направленные в себя, утонувшие в усталости.