Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

— Ты лучший воин из всех, с кем я встречался. И я горд, что шёл рядом с тобой! — Выпрямился Михаил. — Теперь, как Царь своего нового народа, я объявляю свою волю! Твоё тело будет сожжено на погребальном костре, как это достойно великого вождя! Это будет огромный костёр!

Михаил поднялся. Подошедший Полынцев, ошалело покачал головой и выразительно покрутил пальцем у виска. Даже тэра, стоящие рядом, непонимающе напряглись. Только Стоян опустил голову, глухо закашлявшись в кулак. Возможно, разгадал.

Лихорадочно подбирая слова, Михаил прислушивался к мирному росту первого жёлудя на дубке. Ему нужно было ещё совсем немного времени. Чуть-чуть. И только потому требовалось говорить патетические нелепости, приковывая внимание окружающих.

— И после на пепелище я прикажу насыпать курган. А на его вершине поставить большой камень, и высечь на нём твоё имя. К кургану будут допускаться паломники из всех Пределов! Имя твоё будут чтить и поминать в молитвах разных вер!

Яромир, прикусив губу, приподнялся на локте. Он многое хотел сказать в ответ. Горького и больного. Ударить словом, изувечить им, поскольку руки давали слабину, и веры им не оставалось. Только время уже бежало, летело, стремительно вращалось бешеной воронкой вокруг маленького жёлудя. Теперь уже и просто сильного вздоха хватит сорвать с черешка сокровенный плод. Михаил расправил плечи и продолжил, не давая одинату возможности заговорить:

— И чтобы там, куда тебе суждено уйти, тебе нашлись не только достойные сподвижники, но и приличествующие твоему подвигу слуги, я сделаю тебе подарок!

Нож уверенно лёг в ладонь. Идти далеко не пришлось. И звать тоже. Шагнул к Маугли, сидящему рядом. Тот только успел вскинуться. Михаил сграбастал его за волосы и, наклонив вихрастую голову, приставил лезвие. И так уверенно это получилось, что сам не ожидал. А Всеволод только дёрнулся и тут же застыл. Даже держать не пришлось.

— Я обещал тебе человека в оплату, если ты выведешь нас! Я считаю, что договор выполнен! Первым, кто ляжет на твой костёр, будет Всеволод, ведомый из школы Мирамира. И пусть он тебе на том свете служит честью и правдой!

Яромир побелел, сжав губы, боясь выпустить слова, скопившиеся в горле. Совладал с ослабевшими руками и ринулся. Повис на клинке, подставляя под лезвие ладони. Отвёл от шеи Всеволода и оттолкнул его из-под удара. Упали они одновременно — Маугли не устоял на коленях от толчка, а Яромиру сил удержаться не хватило.

Зелёный жёлудь затрещал, заходил ходуном на тонкой ножке. И сорвался с ветки, уже в полёте давая трещину под напором сильного ростка.

Подоспевшие тэра уложили одината обратно, пережали вены. Одинат лежал смирно, но дышал тяжело и взгляд у него оставался бешеным.

Михаил убрал нож. Оставалось только радоваться, что спектакль удаётся на славу, но вместо этого наваливалась усталость. Вытянул из нагрудного кармана мятый конверт, когда-то бывший белым. Разгладил на ладони и протянул одинату. Сел рядом и уже без всякого пафоса сказал:

— Это забрали при обыске Маугли. Письмо в Одина-тэ. Ведомый Всеволод был подготовлен для ведущего Яромира как подарок и жест мира. Он — твой ведомый, Яр. И, если ты сейчас сдохнешь, я колебаться не буду. Незачем ему будет жить. И незачем со мной оставаться.

Яромир с трудом развернул лист. Как ни старался быть аккуратным, но красные пятна с ребристым рисунком пальцев остались оттисками на краях бумаги. Вгляделся остановившимся взглядом. Перевёл взор на Медведева, мирно сидящего рядом.

— Видишь? — хмуро спросил Михаил.

— Вижу, — почти беззвучно ответил одинат.

Михаил знал, что он видит. И что хочет увидеть — тоже.

— Ну, вот, — усмехнулся Михаил. — Убедился? Он — твой.

Яромир снова угрюмо поглядел на бумагу в руках. А потом смял, не дав постороннему взгляду успеть присмотреться, и, словно окровавленный платок, сунул в карман. Задумчиво взглянул на Маугли, зажмурившегося и стиснувшего кулаки, не веря в происходящее.

— Убедился, — голос Яромира не дрогнул. Только глаза стали живыми. Понимающими.

— Вот и ладушки, — тяжело поднялся Михаил. — Удачи вам!

И пошёл, уже зная, что сделал всё, что мог. Тонкий росток из ставшего вялым жёлудя, поднимался вверх, неся два листа, соединяющих судьбы.

— Михаил! — окликнул Одинат. — Пересечёмся!

Медведев только рукой махнул. Но тонкий звон дубовых листьев внутри зазвучал тихой музыкой, похожей на кошачье мурлыкание. Один друг из тэра у него точно остался. Проходя мимо Стояна, ненароком столкнулся плечами. Ведущий «мечей» проводил долгим взглядом. Таким, что стало понятно, что не один друг…

Стратим ждала его у пирамиды. Она давно разогнала приближённых, и теперь в одиночестве сидела на высокой ступени, обхватив поджатые ноги и положив голову на колени. Острый подбородок точно входил в ямку меж ними. Волосы едва заметно змеились по плечам. Грустная Ассоль в ожидании алых парусов.

— Почему в чёрном? Я думал, теперь ты наденешь белое, как Рарог… — сел рядом Михаил.

Королева, не меняя положения, отозвалась:

— Я ещё не Мать.

— Понятно.

Михаил устало откинулся спиной на высокую ступеньку. Матерью её сделать предстояло ему. Огляделся. Тэра спешно собирались на выход. Полынцев и Родимец суетились возле Катько, помогая «мечам» его пеленать. Маугли толково распоряжался предоставленными «мечами», должными нести Яромира. Там — десятиминутная готовность и дорога домой. А здесь — только Он и Она. Вдвоём. И не о чем говорить… Просто не о чем. Стерва и человек. Мать и Отец. Михаил сцепил руки в замок. Он уже знал, как это будет. Один контакт, в котором, борясь с собой и тупо повторяя «договор, договор, договор», он на время вынудит себя забыть Наташу, забыть родную землю, забыть себя и то, что женщина, которую обнимает, даже не человек. Вот он — супружеский долг! А потом… Потом они иногда будут встречаться и даже разговаривать. Потому что без этого настанет абсолютная пустота, за которой начнётся падение в безумье. Они станут говорить друг другу слова, смысл которых понимают по-разному. Но — лишь бы говорить, заполняя вакуум между двумя разными и чужими, по сути. Говорить о бегущем вне каменных стен ветре. О том, каким бывает снег. Каким было прошлое. Как спалось и что снилось ночью. Хотя, нет. О том, кто приходит во снах, он рассказывать не захочет. Это останется только его тайной. Стратим — умная стерва, а значит, она не спросит, подразумевая ответ. И он будет просыпаться среди ночи и смотреть в серый потолок. Он будет бредить невозможность дотянуться до своего мира… Словно похороненный заживо.

— А почему дуб? Я думала, это будет медведь, — Стратим повернула к нему лицо, прижавшись к коленям щекой. Бесцеремонная прядка прикрыла припухлость губы, с ещё не поджившими шрамами последнего боя.