Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

– Он был с остальной администрацией в гостиной, а теперь в холле, собрался куда-то, – отвечает Калани. Взгляд у него вопросительный, ищущий, не понимающий, может даже, немного взволнованный, но объяснять слишком долго.

– Спасибо. – Выскользнув из его рук, она направляется в холл. Как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как за Кристофером хлопает дверь.

В несколько широких шагов Эмбер преодолевает оставшееся расстояние и тоже выходит наружу. Там уже начинает темнеть, но увидеть яркую клетчатую рубашку не составляет труда.

– Кристофер, – кричит Эмбер ему в спину, и тот оборачивается. Она показывает ключи. – Лилит прислала меня вместо себя. Я хочу посмотреть, – добавляет она совсем тихо.

Строго говоря, она хочет не посмотреть. Точнее, не просто посмотреть. Или ещё точнее, она хочет посмотреть не потому, что хочет посмотреть. Она хочет посмотреть, потому что хочет узнать и увидеть, потому что хочет сказать Люку спасибо за его мотороллер и извиниться перед Джулианом за то, что с ним случилось то, что случилось. Эмбер не знает, есть ли у них семьи или друзья, есть ли в целом свете, среди всех выживших, хоть кто-то, кого огорчит их смерть, и, строго говоря, это не её забота – искать адресатов и сообщать им печальные новости, но она должна сделать то, что может. Проводить. Побыть рядом.

Никто не должен умирать в одиночестве.

Что бы там ни цитировал Хавьер, на этот раз он не прав.

Кристофер удивлённо вздёргивает брови, но не возражает.

– Не знал, что ты умеешь водить, – говорит он.

Эмбер замирает. Она смотрит на блестящие ключи в собственных пальцах и только сейчас понимает, что это ключи от пикапа.

– Я и не умею, – растерянно отвечает она. Сосредоточившись на собственных ощущениях, она даже не рассмотрела то, что дала ей Лилит. Это могли быть ключи от гаража, или от какого-нибудь номера, или от подсобного помещения, куда до поры до времени унесли тела, или… Всё, что угодно.

– Я раньше умел. – Кристофер приглаживает рукой рыжую чёлку. – Но сейчас у меня парализованы ноги, и нажимать на педали я не могу.

– Я могу, – раздаётся с крыльца, и Эмбер не нужно оборачиваться для того, чтобы узнать голос Калани. – И нажимать на педали, и крутить руль, и всё что угодно.

На лице Кристофера замирает сомнение. Он собирался уехать с Лилит, с организатором гонок, а теперь за ним увязываются двое участников, но Эмбер не помнит никакого правила, которое запрещало бы участникам что-то подобное. И всё же она молчит, ждёт, пока Кристофер примет решение сам.

Его лицо разглаживается. Он взмахивает рукой и смеётся – тот самый светлый, задорный, заразительный смех, который звучит так, как будто бы никакого Апокалипсиса не было и в помине. Здесь и сейчас этот смех кажется таким неуместным и вместе с тем таким единственно правильным.

– Ладно, крутой парень, – соглашается Кристофер. – Есть ли вообще хоть что-то, что ты не умеешь водить?

Подошедший Калани пожимает плечами.

– Эмбер утверждает, что самокат мне не по зубам.

Эмбер вспыхивает. Хорошо, что на тёмной коже не видно румянца.

– Я говорила про вес… – оправдывается она. Так и знала, что Калани запомнит эти слова, хотя она никогда, никогда не вкладывала в них ничего плохого или обидного. Нет ничего плохого или обидного в том, что кто-то весит столько, а кто-то – вот столько. – Мой самокат просто на такой не рассчитан.

– Вот видишь. – Калани улыбается Кристоферу, а потом переводит взгляд на неё. На щеках у него появляются ямочки, а в глазах мелькают смешинки, и у Эмбер больше не получается злиться. – Куда едем?

Кристофер мрачнеет.

– Увидите.

Пикап Лилит припаркован на заднем дворе. Подхватив Кристофера под руки, Калани и Эмбер помогают ему забраться на пассажирское сиденье, в четыре руки споро пристёгивают.

– Неплохо работаете вместе, – отшучивается Кристофер, чувствуя себя, очевидно, неловко, когда ему помогают.

Первый порыв Эмбер – отшутиться, сделать ситуацию проще, сказать, что Кристофер справился бы и сам, но она вовремя прикусывает язык. Правда заключается, во-первых, в том, что Кристофер не справился бы сам, и, во-вторых, в том, что в этом нет ничего неловкого или плохого. Это не делает его хуже.

Оставив Кристофера, они поднимают его коляску в багажник пикапа, и Эмбер, ухватившись за бортик, забирается следом. Она помнит: в кабине всего два места, для пассажира и для водителя, так что ей придётся просто держаться покрепче. Широкими кожаными ремнями она пристёгивает колёса инвалидного кресла к железному полу и, крепко вцепившись в эти же ремни, усаживается на корточки рядом.

– Готова, – сообщает она, и Калани кивает.

Он бесшумно растворяется в подступающей темноте, а через пару секунд Эмбер слышит, как хлопает дверь машины и заводится двигатель. Он урчит гулко и ровно, одно удовольствие, этот звук успокаивает и вселяет уверенность. Эмбер вслушивается в него всю дорогу. Эмбер вслушивается в него, пока они выезжают с гостиничного двора, пока проезжают одну за другой пустынные улицы, пока многоэтажные дома, в которых то тут, то там горят огоньки слабого света, сменяются приземистыми зданиями складов, окна у которых либо заколочены, либо выбиты напрочь.

Что скрывать, ей становится немного не по себе.

Кристофер не сделает ей ничего плохого, это понятно, а Калани ни на что плохое не способен по умолчанию, но остаётся ещё окружающий мир. Сумерки, медленно, но верно наливающиеся фиолетовым цветом, пустые проезды, из которых наверняка может выглянуть кто-то опасный, живые мертвецы, запертые внутри громадного стадиона, – а что, если вырвались?

Эмбер не хочет даже думать об этом.

Ей хочется закрыть глаза, но она не уверена, что сможет сдержаться и не открывать их, пока они не приедут. В детстве, во всяком случае, у неё ни разу не получалось. Каждый раз это казалось так просто: закрыть глаза и не думать о том, что под кроватью, может быть, прячутся монстры, а просто ждать, пока не уснёшь. И каждый раз ничего не получалось. Казалось бы, зачем бояться каких-то монстров, если в мире полным-полно настоящих живых мертвецов, но подкроватные чудовища пугали так сильно, что она полночи таращилась в темноту, дожидаясь то ли утра, то ли спасения.

Вместо утра и спасения обычно приходила пьяная мать, но даже её присутствие прибавляло уверенности.

Вот и сейчас. Темнота подступает, и Эмбер таращится в эту темноту, не в силах прикрыть глаза, а за ощущение безопасности можно благодарить только ровный шум двигателя. Он обрывается, когда, по её ощущениям, проходит примерно сорок минут.

– Кристофер говорит, мы приехали, – поясняет Калани, протягивая руки, чтобы принять у неё кресло.

Эмбер спрыгивает. Здесь так тихо, что звук удара тяжёлых подошв о плотную землю получается почти оглушительным. Она принимается разминать затёкшие ноги и поднимает глаза только тогда, когда Кристофер машет рукой.