Юрий Никитин - 2039 [litres]

Лавр пошел рядом, спросил упавшим голосом:

– Здесь и будем жить?

– Лучше здесь живым псом, – ответил за меня Уткин, – чем наверху мертвым львом. Шеф, аппаратуру узнаю. Еще удивлялся, почему такую новую списывают, как устаревшую или сломанную… А как насчет питания?

Я остановился, уточнил:

– Нам или силовым установкам?

– Вопрос про установки, – ответил он, – но рад, что и про подданных вспомнили…

– Предусмотрено, – ответил я кратко. – Проверьте работу и начинайте сразу же. Хай-тек нас мобилизовал для работы на линии фронта!..

Карпов за нашими спинами сказал задумчиво:

– А давайте объявим шефа царем?.. А что?.. Отдельное общество… А царь должон заглядывать в будущее для всего простого ученого народа.

– Тогда сразу императором, – возразил Уткин. – Чего мелочиться? У нас империя разума.

Карпов тут же отпарировал:

– Разума, который нуждается в царе? Царя нужно иметь в голове, а то знаю некоторых…

– А наш коллектив, – сказал Лавр, – одна большая голова. Что, не так?

– Я неокортекс, – сказал Карпов быстро, – а ты вот гипоталамус хренов.

– Сам ты гипоталамус, – ответил Лавр. – Шеф, увидимся! Если не разминемся в этом огромном мире.

Они с Соколом двинулись обследовать бункер, где сразу обнаружили еще отсеки, как жилые, так и для работы. Стены покрыты пленкой, что служит превосходными экранами высокого разрешения, а связь со спутниками есть, но только, как оказалось, через мой засекреченный и модерируемый аккаунт.

Содержимому бункера, как я и ожидал, обрадовались больше всего Сокол и его Валентайн. Он ликующим шепотом с придыханием даже сообщил счастливо, что в их центре работали на таком же оборудовании, хотя и на чуть более новой модели, но там больше по части тюнинга и удобств, чтобы повысить цену, а для работы все те же характеристики.

Я вздохнул с облегчением, а он сказал с непривычным для него почтением:

– Судя по всему, вы предвидели или просто чувствовали, что не успеем с «Фемто-три»?

– Не предвидел, – ответил я с неохотой, – а боялся!.. И принимал меры. Так, на всякий пожарный.

– А пожар случился, – ответил он. – Но вы его точно предвидели. Иначе бы не. Хотел бы я видеть будущее так же четко.

– Видеть пожары и погромы? – спросил я.

– Но вы как-то остаетесь оптимистом?

– Я грамотный оптимист, – ответил я. – А в грамотности, как сказал Соломон, много печали и неполезного стресса.

Карпов, слушая нас, сочувствующе поддакнул шефу:

– Жизнь у нас такая! Мерзкие прогнозы сбываются, а вот как зарплату повысить…

Сокол сказал с оптимизмом висельника:

– Зато в бункере есть почти все для щастя! Вы запасливый хомяк, шеф. Кто бы подумал, глядя на ваше слегка придурковатое лицо… Сегодня докалибруем аппаратуру и продолжим так, что дым пойдет, а то и повалит… Нам же оставалось всего пару месяцев на доводку… Ну пусть даже три или четыре, но что стоило бы судьбе дать нам чуть больше времени!

– Давала, – ответил я с горечью, – но мы сами бездарно истратили, если говорить цензурно, на… Даже не стану вас позорить, как и самого себя. Мы все пока что люди, а значит, свиньи.

Мои сотрудники переглянулись, посерьезневшие и подобравшие животы, и хотя животов пока нет, но спины выпрямили, словно солдаты перед генералом.

– Понятно, – ответил Лавр. – Дым из задниц пойдет, как из ракетного сопла, но все сделаем!.. Кто знает, что еще ждет.

Уткин сказал тихонько:

– Шеф, знает, но разве скажет раньше времени?.. Бережет нас. Мы же нежные, чуть что – лапки кверху, хвосты в сторону. Это он толстокожий, как динозавр Петя в московском зоопарке.

Я вздохнул под их взыскующими взглядами.

– Если бы знал, сказал бы. Если и остался среди вас шпион, сообщить своим все равно не сможет.

– Шеф?

– Глушилку, – пояснил я, – удалось выкупить у воинской части. Для научных нужд, как объяснил в формальном запросе. Самая мощная в Подмосковье, а значит, в мире! У коррупции есть и преимущества, нужно уметь пользоваться.

– Шеф…

Они посерьезнели, я проговорил все невесело, но с непреклонностью в голосе, которая мне ну совсем несвойственна, однако придется развивать и пользоваться:

– Да-да, вы поняли правильно. В режиме секретности связь со спутниками только через мой акк. Правда, почти все вычислительные мощности сейчас свободны… даже Массачусетский и Сунь-хунь-Чай прекратили работу, так что их суперкомпьютеры в вашем распоряжении, но…

– Только под вашим контролем, – закончил Лавр.

– Увы, – пояснил я уже без всякой надобности, все уже поняли, но у меня необходимость как-то оправдаться, словно это я виноват во всем мировом хаосе, – это меры предосторожности. Никто не должен знать о нас. Даже ваши родные.

– Шеф, но как же…

Я напомнил:

– К ним могут прийти и спросить.

– Ничего не скажут!

– Есть методы, – напомнил я, – есть аппаратура, есть программы… Не обязательно слушать то, что человек говорит, чтобы понять, что он скрывает. Так что только через мой акк!..

Сокол и Валентайн ушли, Уткин задержался, спросил с сочувствием:

– Признайтесь, шеф, тяжко все это далось?

Я двинул плечами.

– Как сказать. Если надо, то надо, как бы ни было… Хуже то, что пришлось заниматься не своим делом… Сперва финансами, деньги все-таки решают многие проблемы, потом через ряд организаций хитроумно списывал часть оборудования как устаревшее, но спускал сюда, как вы заметили, самое современное. Системы наблюдения?.. Я же говорю, мы не простейшие. Кто эти системы разрабатывал, тот и знает как взломать или обойти, что вроде бы для совестливого человека постыдно и преступно, однако… я как Игнатий Лойола, оправдываю преступные действия высокими целями!

– Шеф, но это в самом деле…

Я прервал:

– Не отвлекайтесь, приступайте!

Он лихо козырнул и отправился в отсек, отведенный под лабораторию нейроморфных взаимодействий. Судя по походке и выпрямившейся спине с гордо разведенными плечами, уже поверил в близкую и безоговорочную победу.

Как только выйдем из бункера.

Лет через сто.

По бункеру Уткин бродил недолго, вернулся мрачный, попросил тихим голосом:

– А можно… если это не нарушит новые государственные тайны… как-то взглянуть… ну, на то место?

– Какое? – спросил я. – Ах да, конечно…

Широкая стена вспыхнула, превращаясь в экран высокой четкости, вдали прорисовываются знакомые силуэты небоскребов Мацанюка, слева и справа на большом удалении еще здания, не столь примечательные, а между ними словно поверхность планеты Меркурий, оплавленная и даже не бугристая, такая разве что у нейтронной звезды, когда давление и чудовищные температуры выравнивают поверхность до зеркального блеска.