Григорий Елисеев - Лики Януса [litres]

– Нам нужно уходить! – крикнул Свистунов, потянув Шекспира за лямки рюкзака и поднимая военного на ноги.

Тот постепенно приходил в себя, но слишком медленно. По крайней мере теперь его взгляд обрел осмысленность, и он даже держал автомат с правильной стороны.

– Надо укрыться в соседних домах! Где-то, где есть бетонные стены! – Владимир сообщил это Хираму, сбежав вниз по наклону обломанного крыла.

Офицер наемников кивнул, затем громко и отрывисто засвистел, крутя пальцами свободной руки над головой. К чести командира, его бойцы один за другим переломили себя и вырвались из-под власти морока, который насылали призрачные твари-псионики. Несмотря на то что пули не причиняли им особого вреда, монстры все равно отшатывались от них в стороны, и благодаря слаженной работе бойцы отряда, прикрывая друг друга, собрались вместе. Хирам вновь свистнул. По-другому. И они побежали.

Через забитую брошенными машинами улицу, через заросший травой широкий тротуар, мимо магазинов и кафе, из окон которых бил пульсирующий ядовитый свет, от которого становилось больно глазам. Во дворы, под спасительные длинные тени пустых многоэтажек, туда, куда никогда не заглядывало солнце. Призраки следовали за ними, и движущийся последним Хирам периодически отгонял их широкой струей из огнемета.

– Шевелите булками, я почти пустой! – гаркнул наемник, а затем выпустил очередной поток пламени. – П-шли прочь, уроды!

Фантомы завизжали и заметались.

Отряд промчался через пустую детскую площадку, где все еще валялись разбросанные игрушки и от порывов ветра поскрипывали качели с облупившейся краской.

– Туда! Вижу открытую дверь! – крикнул Роман, указав на темный зев подъезда впереди.

Преодолев невысокий заборчик, огораживающий газон и череду ржавых машин со скелетами, все еще сидящими внутри, сталкер первым вскочил под покосившийся козырек. Вскинув автомат к плечу, Нестеров дал широкую очередь над головами бегущих товарищей, отогнав двоих особо шустрых призраков, пытавшихся спикировать на Шекспира с Владимиром. Сопровождаемый утробным ревом и жутким свистом отряд ворвался в подъезд. Бежавший последним Шекспир захлопнул тяжелую дверь и, тяжело дыша, сделал от нее шаг назад. Остальные вскинули оружие, взяв ее на прицел. Несколько секунд ничего не происходило. А затем раздался тяжелый удар. За ним последовал еще один и еще. В дверь колотили со страшной силой, оставляя на ней глубокие вмятины, но, видимо, просто потянуть ручку и открыть ее тварям Зоны недоставало ума. Через несколько бесконечно долгих минут град ударов начал стихать.

– Кажется… вырвались, – прошептал Владимир.

Дробовик плясал в руках сталкера.

– Тсс… еще не… – начал было Шекспир.

Громкий, полный ненависти и бессильной злобы рев пронесся по подъезду. Ворохом взвились выцветшие газеты, толстым слоем покрывавшие разбитый кафельный пол. Загрохотали почтовые ящики – их створки принялись безостановочно открываться и закрываться. С потолка посыпалась пыль и штукатурка. Затем так же внезапно все закончилось, и воцарилась зловещая тишина, нарушаемая лишь свистом фильтров, прогоняющих воздух в противогазы. Когда томительное ожидание, казалось, продлилось уже целую вечность, Хирам шумно выдохнул и махнул рукой, позволяя своим людям опустить оружие. В то же мгновение по искореженной входной двери поползли ржавые подтеки. Они ветвились и извивались, а затем внезапно оказались весьма точными портретами всех, стоящих сейчас в подъезде. Никто не решался ничего сказать, тупо глядя на свои отражения. На каждом лице из ржавчины застыло разное выражение: Владимир беззвучно кричал с широко раскрытыми глазами, Шекспир плакал. У Хирама был отрешенный вид, как если бы он познал все тайны мира, а его губы складывались в наивную улыбку.

Роман медленно приблизился к своему изображению. У него были закрыты глаза, а во лбу чернело круглое входное отверстие, как от пули.

– Вот, значит, как… – тихо произнес Нестеров и дотронулся до портрета. На пальцах осталась ржавая пыль. – Ну ладно… не самый плохой исход…

– Надо уходить, – громко объявил Шекспир, включая подствольный фонарь.

Длинный луч света прорезал полумрак брошенного подъезда, осветив пустые лифтовые шахты с распахнутыми дверьми.

– Гахет обещал подобрать нас на точке эвакуации на площади, но до нее мы теперь явно не доберемся…

– Не с этими штуками, что бродят там снаружи, – поддержал его Хирам, закинувший автомат на плечо.

– Именно, – кивнул военный, – поэтому постараемся переиграть ситуацию в нашу пользу – поднимемся на крышу здания и подадим с нее сигнал дымовой шашкой. Будем надеяться, что патрули «Обсидиана» слишком заняты подготовкой к концу света и не заметят наши манипуляции.

Никто не возражал. Только Владимир скосил глаза на свой детектор аномалий и удивленно моргнул, обнаружив, что прибор ожил. Свистунов поднял устройство к глазам и негромко выругался – лампочка на корпусе истерично мигала красным, а на экране одна аномальная засветка наползала на другую, сливаясь в один бесконечный энергетический вихрь. И в самом центре надвигающейся псионической бури располагался многоквартирный дом, столь неудачно выбранный сталкерами для укрытия.

Подъем давался тяжело. Ступени периодически превращались в скользкий кисель, а лестничные клетки становились топким болотом, в которое сталкеры проваливались по колено. Из заброшенных квартир раздавались плач, крики и безумный смех. Из тех, в которые были распахнуты двери, лился призрачный свет, а в глубине комнат перемещались смутные, лишь отдаленно напоминающие человеческие тени. Иногда с той стороны раздавались приглушенные дерматиновой обивкой мольбы о помощи и отчаянный стук. К чести Хирама, никто из его людей и не подумал остановиться. Шекспир и Владимир также игнорировали жуткие причитания, но на душе становилось гадко, как если бы они действительно оставляли позади живых людей. Только Роман единожды подошел к такой двери, приложил к ней ухо и, нахмурившись, прошептал: «Ну хватит уже. Никто вам все равно не поверит».

На семнадцатом этаже Владимир почувствовал, что действие препаратов, принятых у самолета, начинает ослабевать. Разум сталкера затуманился, шаги стали тяжелыми, а ноги налились свинцом. Медленно от затылка и по всей голове растеклась пульсирующая боль. Свистунов видел, что и остальные испытывают примерно то же самое. Роман шел, уставившись в одну точку и стиснув зубы. Шекспир опирался одной рукой о стену, и по его лицу катились крупные капли пота. Взгляд Хирама был обращен внутрь себя, и мужчина беспрестанно шевелил губами, как если бы он беззвучно молился.