Аластер Рейнольдс - Медленные пули [сборник litres]

– Последнее предупреждение! – заявил «Тиран», проигнорировав все отмены команд. – Давление сравнялось с максимальным безопасным пределом. Любое дальнейшее увеличение…

Мерлин решился.

И швырнул вопящего «Тирана» к человеку, падающему в око бури. Оно было близко. Чертовски близко. Даже дополнительное усиление, которое он придал корпусу, окажется опасно близко к пределу своих возможностей. В иллюминаторе кабины перекрестие визира нацелилось на первое падающее яйцо. Дистанция составляла одиннадцать километров и продолжала сокращаться. Мерлин прикинул вектор приближения и увидел, что тот проходит даже ближе, чем он боялся. К тому моменту, когда он подхватит яйцо, они будут идти по дуге, прямиком в око. Семь километров. У него не будет времени, чтобы поднять яйцо на борт, как полагается. Самое большее, на что он способен, – открыть полость в корпусе и обхватить яйцо. Мерлин поспешно изложил «Тирану», что ему требуется. Когда справился с этим, дистанция составляла уже три километра.

Он ощутил слабое фантомное снижение скорости, когда «Тиран» подстроился к траектории яйца и приготовился к рандеву. Падающее яйцо оставляло за собой цепочку пузырьков – признак перехода к океану. Где-то в оболочке «Тирана» образовалась полость, в точности повторявшая форму яйца. Они неслись сквозь облачную завесу. Один километр… шестьсот метров… Триста.

Едва ощутимый толчок. Яйцо захвачено. Мембраны корпуса обхватили добычу и сомкнулись снова. Спасенный, кем бы он ни был, теперь подвергался опасности не больше, чем Мерлин.

Правда, это почти ничего не значило.

– Требую немедленно идти вверх. Корпусу грозит разрушение. Ожидается резкое усиление давления.

Теперь Мерлин шел через око бури, возможно, всего в двух-трех километрах от всасывающего отверстия черной дыры. Он думал, что увидит, как облака стягиваются в опасный узел с сияющим в центре водоворота мощным светом, но ничего такого не было – лишь чистое небо. Локальное гравитационное искривление присутствовало, но оказалось гораздо меньшим, чем боялся Мерлин. Он взглянул на датчик радиации, но тот не показывал ничего необычного.

Ни намека на гамма-излучение.

Мерлину хотелось иметь время на размышления, хотелось разобраться, как он оказался так близко к черной дыре и не почувствовал радиации, но происходящее внизу требовало его внимания. Второе яйцо продолжало падать, дрожа, словно мираж. Давление деформировало его и грозило вот-вот раздавить. А внизу, под переходной зоной, дремало настоящее водородное море. Через несколько секунд второе яйцо полностью погрузится в эту невообразимо плотную черноту и ему придет конец. На мгновение Мерлин задумался, не спикировать ли на него и не попытаться ли подхватить яйцо, прежде чем оно врежется в море. Он взглянул на приборы и осознал зловещую истину.

Ему тоже придется войти в море.

Мерлин отдал «Тирану» приказ и закрыл глаза. Даже в амортизирующих объятиях скафандра крутая петля, проходя которую он зацепит океан, будет неприятной. Возможно, он потеряет сознание. И возможно, подумал Мерлин, это станет его последним везением.

Подернутая дымкой поверхность моря приближалась, словно черный туман.

Сознание на мгновение померкло, потом вернулось, но все вокруг расплылось. Теперь Мерлин видел в иллюминаторы облачный покров, к которому поднимался корабль. Он выжил. Божественное ощущение! И все же что-то кричало. Корабль, понял Мерлин. Те миллиметры корпуса, что еще остались неповрежденными, теперь отслаивались. Только бы повреждения не помешали вернуться домой!

– Второе яйцо… – проговорил Мерлин. – Получилось?

«Тиран» был достаточно умен и понял, что он имел в виду.

– Оба яйца пойманы.

– Хорошо. Покажи мне…

Прокторы внесли первое яйцо в кабину и возились с ним, пока оно снова не приняло форму человека. Когда область лица сделалась прозрачной, Мерлин увидел, что это Коростель и он спасен, хотя пока еще без сознания. Но все-таки не мертв. Мерлин видел это по светящейся индикации скафандра. На мгновение его затопило чистейшее блаженство. Он спас Коростеля, без всякого эгоизма. Он не знал, какое из яиц падало в око бури. На самом деле он даже не знал, действительно ли это было то самое яйцо. А может, он выхватил брата из океана за миг до того, как океан раздавил бы его?

Но потом Мерлин увидел второе яйцо. Туповатые прокторы сочли нужным принести в кабину и его. Они несли его, словно трофей, словно то, чему Мерлин должен был обрадоваться. Но это оказался всего лишь шлем от скафандра.

– Думаю, я знаю, что ее убило, – сказала Иволга.

Они договорились встретиться втроем во Дворце Вечных Сумерек. Иволга устроила показ: проецировала на небо чертежи и видоизменяла их быстрыми движениями рук.

– Не черная дыра, нет? – спросил Коростель.

– Нет. – Когда они перешли к тяжелым воспоминаниям о смерти Дрофы, Иволга взяла его руку в свои. С тех пор миновало уже несколько месяцев, но боль потери все еще терзала Коростеля. Мерлин наблюдал со стороны и досадовал, глядя, как нежно Иволга обращается с его братом. – Я думаю, это было кое-что более необычное. Показать?

В воздухе свилась двойная спираль, блестящая, напоминающая змею. Она выделялась на фоне вечных розоватых сумерек Дворца.

Отпустив руку Коростеля, Иволга подняла палец, и спираль ДНК увеличилась до богоподобных размеров, пока отдельные пары нуклеотидов не сделались такими огромными, что можно было разглядеть лишь расплывчатые скопления атомов величиной с гору. Но атомы были лишь началом нисхождения в мир исчезающе малого. Атомы складывались из еще более крошечных компонентов, электронов, протонов и нейтронов, соединенных воедино электрослабым и сильным взаимодействиями. Но даже эти элементарные частицы делились на структурные слои. Все во Вселенной было соткано из кварков или лептонов. Все силы были связаны между собой посредством бозонов.

И это был еще не конец.

В глубочайшей из симметрий фермионы – кварки и лептоны – и бозоны – посланцы силы – сливались в единую сущность. Их нельзя было больше называть частицами. На самом фундаментальном уровне все во Вселенной, похоже, сводилось к серии волн, вибрирующих с разной частотой и лежащих в многомерном пространстве.

Как сказала Иволга, ученые некогда называли это суперструнами.

Это было невыразимо изящно и, казалось, объясняло все. Но, как добавила Иволга, проблема с теорией суперструн заключалась в том, что ее было чрезвычайно трудно проверить. Похоже, эту теорию создавали и отвергали десятки, если не сотни раз в истории человечества, в каждую краткую эпоху просвещения. Несомненно, Пролагающие Путь должны были достичь некоей предельной мудрости, познав до конца природу реальности… но даже если так, они не оставили заключения, о котором кто-либо помнил. Поэтому, с точки зрения Иволги, теория суперструн была настолько же пригодной для создания единой модели фундаментальных частиц и сил, как и любая другая.