Аластер Рейнольдс - Медленные пули [сборник litres]

Словно во сне, мы блуждали по ночным улицам городов, подгоняемые то одним, то другим шпионским фото на стене, будили воспоминания, переносили меня в определенные моменты за полгода до того, как «БТ» перевели меня на север. Музыка гремела у меня в голове, прожекторы сверкали, воссоздавая в памяти клубную сцену Манчестера и Шеффилда. Звучали записанные на пленку голоса, которые я почти мог сопоставить с лицами. Моя рука, словно сама по себе, свесилась на пол, схватила ржавый гвоздь. Я хотел исцарапать ладонь, чтобы боль превратилась в якорь, удерживающий меня в настоящем (боль в глазу была эфемерной, на ней невозможно было сосредоточиться). Но ничего не вышло. Я погрузился в гипногогический водоворот звука.

Все стало разрозненным.

Женщина продолжала задавать вопросы; ее голос, как пуповина, связывал меня с реальностью. Спрашивала о взращенном на клубной культуре вирусе. Не помню, что я ответил; я не слышал собственного голоса и подозревал, что потерял рассудок. Она все спрашивала и спрашивала о каком-то «прародителе»: «Digital to Analogue», уайт-лейбл [9] Уайт-лейбл – пластинка с белой чистой этикеткой, на которую потом можно было нанести изображение бренда компании-продавца. Часто под уайт-лейблом выпускались пробные экземпляры и рекламные копии пластинок. релиз «Deflection Records» тиражом в пятьсот экземпляров. Спрашивала, знаю ли я, кто их распространял, настойчиво донимала вопросами о независимых студиях звукозаписи с северо-запада и их сотрудниках, отчего вспоминались рассказы о тюрьме КГБ на Лубянке. Пластинку я помнил… человек, вхожий в клубную тусовку, ни за что не забыл бы ее. Но кое-что от меня ускользало. Я никак не мог вспомнить саму мелодию. Что-то в ней не давало сосредоточиться… оно было там, в моей голове, но я не мог его выловить – слишком глубоко лежало, на самом дне… Как оптическая иллюзия Неккера с кубами. От напряжения моя голова только что не взрывалась…

Прошлое скрылось в потемках; я выскочил обратно в настоящее.

Меня успели пересадить в кресло-каталку и подвезти к настенному экрану. На нем плясали компьютерные изображения: веселые молекулы и какие-то жуки. Я чувствовал, как по подбородку текут слюни, и понял, что вдобавок обмочился. Не обращая на это внимания, моя похитительница надела наушники и уселась за синтезатор. Сыграла спотыкающуюся атональную мелодию, использовав подвывающий эффект. Щелчок диктофона.

– Многие музыкальные формы по своей сути фрактальны, то есть их основную особенность можно найти даже в отдельных интервалах. – Ее голос был чересчур громким, оглушительным. – Можно убрать из произведения девяносто процентов нот, но оно все равно останется узнаваемым. Сейчас я играю разложенный на отдельные ноты фрагмент из «Digital to Analogue», который впоследствии разошелся в виде семпла по другим музыкальным композициям. Я направляю звук прямо на пациента. На мне защитные наушники – на тот случай, если его наушники не полностью звуконепроницаемы. По понятным причинам я не называю это музыкой.

Перо электроэнцефалографа как будто взбесилось, реагируя на повторяющиеся звуки клавиш. Те эхом разлетались по комнате, словно отражаясь от невидимых зеркал. Никакая боль не шла в сравнение с этой пыткой. Боль была не страшнее осеннего ветра. Звук же рвал мне душу, шарил в карманах моего разума. Я ощущал себя неподвижным, ни на что не реагирующим приемником сигналов. Мелодия прочно засела во мне. Зацикленная, полная форма того, что женщина наигрывала на синтезаторе. С каждым повтором я реагировал все острее, пока сознание не принялось само проигрывать мелодию. На что это было похоже? Вам, наверное, западали в голову навязчивые мелодии. Они повторяются и повторяются, пока не загоняют все ваши мысли на задний план.

– Может ли звукозапись содержать в себе психический вирус, переносчиком которого служит распространенная в подпольном звукозаписывающем бизнесе цифровая технология звукозаписи? – Она ожесточенно потрясла головой, не отвлекаясь от диктофона. Дальше полились размышления о том, что девяностые в целом можно охарактеризовать как совокупность инфекций: заболевания, передающиеся половым путем, обманчивые рекламные слоганы, компьютерные вирусы, спам… наводнившая глянцевые журналы чепуха. Как будто, рассуждала она, вирусная модель распространения информации была самостоятельным метавирусом. – Если провести аналогии с компьютерными вирусами, – продолжила она, – то не лучше ли ловить распространителя? Или же, что намного страшнее, звуковая форма самоорганизовалась и случайно нашла способ выражения?

Она глухо рассмеялась.

– К несчастью, – заявила она, – времени на умствования нет. Вирус распространяется. На записях второго поколения семпл используется не менее активно, чем на первом, и их гораздо больше.

Моя похитительница рассуждала о том, что клубная сцена не сможет долго сдерживать такой двойной удар: звуковая форма (так она выразилась) станет искать новые направления для заражения. О том, что квантовые шумы в семплах позволяют ей мутировать.

– Вскоре после появления вируса, – сказала она, – мы зафиксировали опасные отклонения в энцефалограммах отдельных лиц, подвергшихся влиянию новой версии звуковой формы. Она проникла в их разум… стала стоячей волной в электромагнитном поле мозга. Не знаю, как это произошло – в результате прямого контакта или с помощью переносчика.

– Послушайте, – взмолился я, – я ничего об этом не знаю. Клянусь, никакой я не переносчик…

В диктофон:

– Как вы можете слышать, пациент по-прежнему прикидывается здравомыслящим. Обычно к этому моменту они начинают нести чепуху под видом правдивой информации о предмете нашего изучения. Очевидно, перед нами прогрессирующие симптомы захвата. Появление разновидностей вируса, способных бессимптомно подчинить носителя, лишь незначительно повлияв на его поведение, обусловлено естественным отбором. Поэтому необходимо действовать немедленно, иначе будет поздно.

Тут я заметил то, что в другой ситуации могло оказаться совершенно незначительным. Во мне затеплилась надежда. Ее параноидальная одержимость, возможно, была мне на руку. Но следовало соблюдать осторожность. Выиграть еще какое-то время. А заметил я небольшое подрагивание кожи прямо под очками, как будто нижнее веко ее глаза произвольно дергалось. Может, так было всегда, и мой глаз стал дергаться – так сильно я желал умилостивить ее, показав нашу схожесть.

А может, это началось только сейчас.

– Почему бы вам не сделать перерыв, – обратился я к похитительнице, впервые полностью управляя своим голосом, – не снять очки и не посмотреться в зеркало? Интересно, что вы увидите…