Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

– Ты любишь меня. – Он раскинул сияющие объятия. – Приди.

И я шагнула к нему.

Что же случилось, что же случилось потом, о вечные силы и созерцатели-звезды? Я не знаю. Был цвет, была боль, было чувство, которое затопило меня, разорвало на части вихрями ледяного металла, обожгло мириадами мыслей, цельных и оборванных. Цвет, поначалу белый, взорвался алым, обрушился каскадом зеленого, золотом устремился ввысь и, мерцая, рассыпался изумрудами – такими же, как его глаза.

Боль, прозрачная, как невыносимое наслаждение, растеклась в коленях, холодом затаилась в лоне, чтобы снова взмыть, заполнить, искрами взорваться на кончиках пальцев, забиться внутри тугими волнами, ясными волнами о светлый берег. Они росли, росли, спадали и прибывали – и я кричала, я смеялась, прикрыв рот веером ладони. Каждая мышца, натягиваясь, дрожа, подгоняла миг высшего напряжения, за которым – совершенный покой. И миг пришел, громом сотряс мои чресла, и вспыхнул, и расцвел…

Зеленоокий – все его сияние, вся его суть была во мне, и в моих объятиях он был нежнее тумана и тверже стали».

Следующая запись:

«Мой челнок отчалил от „Сигмы“, и две минуты спустя ее затрясло и разорвало на части. От радиопомех у меня почернели глаза. К тому же что-то сломалось в генераторе гравитации, и весь обратный путь я проделала в невесомости, что вполне сравнимо с тяжелым похмельем.

Я связалась с кораблем, чтобы открыли шлюз, но, когда робот исполнил свою простую роль, вмешался чей-то голос:

– Говорит Смитерс из судебного подразделения. Судья Картрайт запретил нам пускать вас на корабль.

– Что?!

– Судья Картрайт не хочет…

– Сию секунду откройте люк! Иначе я с вас шкуру спущу.

– Мне очень жаль, но…

– Соедините с Картрайтом. Он только и ждал, чтобы я улетела, но не пустить меня обратно ему слабо.

– Со мной тут двое коллег, нам поручено вас освидетельствовать. Может быть, вам лучше вернуться позже. Судья Картрайт…

– Вы там все с ума посходили?

– Нет, капитан, просто ритуалы…

– Плевать мне на ваши ритуалы!

– Капитан, – вступил другой голос, – вы можете сказать, что это за нота?

Из динамика донесся ни больше ни меньше как звук трубы.

– Не могу. Зачем это еще?

– Это часть ритуального освидетельствования для допуска на корабль. Приказ судьи Картрайта. Звук трубы означает призыв, на который откликнулись наши предки…

– Я вас изничтожу. Узнаю, кто вы, объявлю сумасшедшими, и вас отправят в „Мертвую голову“. Немедленно откройте. Я сказала, что вернусь, и вернулась. Я знаю, почему погибли корабли. Может, даже могу это предотвратить… если вы меня впустите.

Молчание. Потом первый голос:

– Вы нашли того человека с зелеными глазами? Предводителя Одноглазых?

– Надеюсь, вы не привезли его с собой? – вставил кто-то еще.

– Конечно нет, – отрезала я. – И это не человек. Так что глаза тут ни при чем.

– Что же это тогда?

– Давайте я еще тут посижу, а вы будете угадывать. Пока не поймете, что время уходит.

– Я пошел за Картрайтом, – проговорил тот, что с трубой, и зачем-то негромко подул в нее.

Пару минут спустя кто-то из оставшихся (через динамик было слышно, как он нервно грызет ногти) решился:

– Я ее впущу.

И открыл шлюз. Я мельком подумала, что Картрайт устроит троице показательную порку, но мне было все равно.

Двадцать минут спустя я говорила с Картрайтом по телефону и, думаю, сказала достаточно, чтобы мерзавца бросило в пот. Но главное скрыла. Следующую неделю я просидела у себя: в первый день болели ноги после невесомости, потом просто береглась. Наконец пришла на Рынок:

– Здравствуйте, Паркс.

Его ассистент так и черкал что-то в своем блокнотике. За спиной у нас до потолка высились блестящие тубы с эмбрионами.

– Паркс, у меня проблема. Может быть, вы мне поможете.

– Что такое, капитан?

– Я беременна.

– Что?

– У меня будет ребенок.

Паркс присел на стол:

– Но… как?

– Отличный вопрос. Не знаю, что и ответить. Но вы должны извлечь из меня эмбрион.

– То есть аборт?

– Ни в коем случае! Извлечь нежно и аккуратно и поместить в одну из ваших стекляшек.

– И все же я не понимаю… На корабле все гормонально стерилизованы. Как же вы… Вы уверены?

– Можете убедиться сами.

Паркс осмотрел меня:

– Да, по всем признакам – беременность. Когда вы хотите переместить эмбрион?

– Прямо сейчас. Он должен выжить, Паркс. Я доносила бы его сама, но во всей нации не осталось женщины, которой мускулатура позволила бы родить и не умереть при этом.

– Он выживет, – сказал Паркс.

Он ввел мне местный анестетик, и я наблюдала за операцией от и до через систему зеркал. Это было что-то невероятное. Когда все закончилось, на меня напал волчий голод. Вернулась, поела у себя, а потом сидела и думала.

Мои раздумья прервал звонок Паркса:

– Капитан Ли, капитан… – Казалось, он задыхается.

– Ребенок в порядке?

– Да. С ним все хорошо. Но остальные… они умирают. Повально умирают, мы уже потеряли половину.

– Опять радиация на корабле?

Моей первой мыслью было, что Разрушитель не сдержал обещания и приблизился к нам. Но нет, обломки „Сигмы“ дрейфовали от нас на прежнем расстоянии.

– Дело в вас, капитан. Проверьтесь. Другой причины я не вижу. Я проверил ваш эмбрион, и он буквально пропитан радиацией. Не понимаю, как он еще жив. Но он жив и в прекрасном состоянии. В какой-то момент по Рынку ударило жесткой гаммой, да так, что все процессы нарушились и начали гибнуть эмбрионы. Даже мне было нехорошо, пришлось пройти дезактивацию.

– Понятно. Проверюсь и перезвоню.

Сцинтиллятор показал, что я мертва с момента прибытия на корабль. Я хотела связаться с Парксом, но тут раздался сигнал, и на экране возникло лицо Картрайта.

– Капитан, простите, что беспокою, но есть нечто, что требует моего личного участия.

– А именно?

– К сожалению, я должен вас арестовать.

– Арестовать? За что же?

– Норма против Лилы RT-857.

– В чем же, кроме мелочей, я отличаюсь от среднего гражданина?

– Это не мелочь, капитан. Вы беременны. Это незаконно и непростительно.

– Кто вам рассказал?

Я не верила, что Паркс способен на такое. Впрочем, ответ оказался вполне правдоподобен:

– Новый ассистент Паркса слышал…»

Еще несколько строк, и записи оборвались.

Джонини закрыл книгу. Мальчик, до сих пор стоявший подле него в пузыре, протянул следующую:

– Дневник Ходжа. Ходжа-палача.

Джонини хмуро пролистывал страницы с бесконечным сухим перечислением казней. Вдруг мелькнул отрывок баллады: