Андрей Но - Субъект. Часть вторая [publisher: 1С-Паблишинг]

Внезапно за окном раздался страшный крик. Быстро переметнув свое внимание туда, я заметил, как один из люмпенов быстро прячет в свой карман сияющую выраженной плотностью полоску какого-то материала. Противник парикмахерского искусства скрючился и снова завалился на землю, но в этот раз вставать он явно не спешил. От меня не скрылось резко контрастирующее углубление на фоне целостной структуры его тела. Удар ножом пришелся прямо в печень.

– Проклятые австралопитеки, – тихо вырвалось у меня. Один из них, заметив, что товарищ не встает, заподозрил неладное и начал душераздирающе орать. Я заставил окно захлопнуться и остановившимися глазами вперился в потолок.

Как-то слишком часто стали гибнуть вокруг меня люди. Здесь я не имел прямого отношения к убийству и даже не рассчитывал, что оно произойдет. Но формально, его косвенным зачинщиком все-таки был я.

Через несколько минут послышался вой сирены скорой помощи. Абстрагировавшись от звуков, я съежился под одеялом и спустя дюжину вязких и глуповатых мыслей незаметно для себя ушел в глубокий сон.

Проснувшись в полдень, я, первым делом, не без радости отметил приглушившийся болевой синдром. На бедре уже, как ни странно, проявлялись зачатки багрового рубца под невыносимо зудящей коркой. А переведя внимание на руку, я заметил прибавку костной массы в месте сочленения обломков, что выделялась своей яркостью на фоне всей локтевой кости.

Вне всяких сомнений, там образовывалась костная мозоль, что, в общем-то, всецело противоречило общепринятой теории о физиологических процессах в организме – на ее образование обычно уходили месяцы; вне зависимости от количества и качества затрачиваемых на репарацию минералов и ресурсов, сроки заживления костной ткани упирались, прежде всего, в размер клеточного цикла остеобластов – предшественников зрелых и сформировавшихся клеток костей. То есть, даже при самом идеальном раскладе, при самом ревностном и тщательном уходе за увечьем, костная ткань, равно как и забеременевшая женщина, не могла расплодиться раньше уготованного ей онтогенезом [6] Онтогенез – биол . Индивидуальное развитие организма, совокупность последовательных физиологических, биохимических, морфологических преобразований, претерпеваемых организмом от самого оплодотворения до конца его жизни. срока.

Да и в целом, я обратил внимание, пока осматривал себя просвечивающим насквозь взглядом, что на фоне неизменной плоти все мои кости стали значительно ярче. На языке алиеноцепции это означало, что плотнее. Крепче.

Уровень разреженности воздуха вокруг меня, пропорции частиц, что его составляли, и даже скорость их соударений – все это, судя по всему, было лишь малой частью из всего того, что подверглось моему контролю. Подумать страшно, каким же глобальным изменениям подверглось само тело…

Ведь даже если окружающая среда мне подчинялась, то насколько может быть тотальным перераспределение ролей и обязанностей всех внутренних систем, когда нужда центральной нервной системы в медлительных посредниках отпала…

Останусь ли я собой?

Внутри меня похолодело. А что, если сознание тоже является посредником? А не уйдет ли оно со временем на второй план?

Кто знает, так ли оно уж нужно нашему телу, запрограммированному выживать и размножаться. Сознание лишь позволяет делать выводы на основе пережитых ощущений, чтобы в дальнейшем давать себе возможность их, ощущений, избегать или же, наоборот, стремиться к их многократному воспроизведению.

Дело в том, что факторов, а в особенности, их комбинаций, способных неоднозначным образом на нас влиять, было настолько много, а прав на ошибку – настолько мало, что эволюция нервной системы со временем решилась на чрезвычайный шаг – она позволила впечатлениям собираться вместе, воедино, тем самым опосредуя между ними неведомую связь. Самосогласованная нейросеть, способная на нелинейное реагирование.

Нелинейное – это значит не отдергивать руку от огня, а сунуть ее туда, чтобы прижечь гноящуюся рану. Совокупность собранных всех вместе впечатлений дает возможность их между собою сравнивать, откладывать, замечать особенности их взаимовлияния и, как следствие, правильно выстраивать приоритеты в дальнейшем. Она дает возможность оценивать текущую ситуацию как бы со стороны, открывая тем самым дополнительную мерность, позволяющую смотреть вперед, но только при условии, что есть на что оглядываться назад.

Не выигрывать конфликт, а пресекать. Заранее обходить стороной. Вот что было истинным залогом выживания. Даже самые сильные и нечеловечески выносливые особи рано или поздно погибали из-за несуразной чепухи. Они пренебрегали разрастанием маленькой, некротизированной язвы, давились косточкой, глотая ее лежа на спине, не придавали значения характерным шорохам в кустах или ели соблазнительной расцветки ягоды, от которых накануне, прямо на их глазах, уходили в страну вечных сновидений их сородичи.

Авторитетом в этом мире по-настоящему пользовались лишь те, чей мозг располагал библиотекой усвоенных по жизни знаний. Знания – это сила. Знания – это рефлекс, что срабатывает на призрак раздражителя, оставшегося в прошлом. Знания – это способ умирать и воскрешаться, терять и обретать заново, ошибаться и тут же пробовать снова, пока не найдется единственно верный вариант – и все это не сходя с места, не выходя за пределы головы, пренебрегая реальным ритмом времени.

Но, как и все мощное и превосходящее над остальным, подобная находка эволюции была опасной в обращении. Сам принцип использования и наращивания знаний предполагал риск – небольшую вероятность ухода в сингулярность бездействия, что обусловливалась бы осознанием тщетности и бренности существования и, как следствие, бессмысленностью в борьбе за поддержание жизни. А это напрямую противоречило всем первопричинам, ради которых, собственно, эволюция и трудилась не покладая рук.

А с такими способностями, как у меня, знания для полноценной жизни теперь уже не пригодятся. Ведь нужны они, чтобы безошибочно подстраиваться под правила окружающей среды. А к чему мне знания теперь, когда она отныне сама под меня подстраивается? И потому возникал вопрос – не наступит ли однажды день, когда я не смогу понять, что… он наступил? Не исчезнет ли самосознание за ненадобностью?

И вообще, чем теперь займется нервная система, если ее основная функция – приспособление – утеряла всякий смысл?

Ведь то, к чему она должна была приспособляться, теперь стало частью ее самой – окружающее пространство теперь работало во благо моего организма: предоставляло мне лучшие смеси газов для дыхания, поддерживало комфортную температуру и атмосферное давление вокруг меня; оно отказывалось проводить через себя неприятные мне звуки и, в то же время, выступало посредником для транспортировки поддерживающих во мне энергию веществ.