Семён Афанасьев - Не та профессия 1

– Дело осталось скорее у нас, а не между нами. Стадо, – кивает Алтынай после того, как дожидается моего перевода. – Находится на маленьком плато, за вот теми горами. В одном дневном переходе от нас. Со стадом десяток пашто из тех, которые изначально нападали.

– Тоже нурзаи, – добавляю. – Кажется, у них в этот раз здорово не досчитаются мужчин этим летом…

– Вы намерены забрать стадо обратно и всё сделать самостоятельно? – обращается один из Дуррани лично во мне, не уточняя подробностей.

Перевожу Алтынай, вопросительно поднимая бровь.

– Конечно, – удивляется Алтынай. – А они предлагают что-то иное? Например, молиться Аллаху, чтоб те десять человек образумились? Не буду смеяться вслух…

Перевожу на пашто без каких-то эмоций, наши собеседники молча кивают, грустно глядя кто на стол, кто себе на руки.

– У нас есть способ сделать всё тихо, без риска для нас. Это во-первых. Зачем нам кто-то ещё? Стадо всё равно наше. – Добавляю от себя (поскольку Алтынай это всё от меня уже слышала, мы это обсуждали). – На суд либо сколь-нибудь справедливое разбирательство в этой Провинции рассчитывать не приходится. Как и на саму справедливость, если только ты сам её не творишь своими руками. По счастью, у Орды есть оговоренное право защитить себя по своему усмотрению. Но есть и ещё один момент. Скажите, уважаемые: что скажут все без исключения пашто, если у любого хеля получится вначале украсть стадо туркан; потом быть пойманными с поличным, а в конце концов всем десятком выйти сухими из воды, без наказания? Либо быть наказанными символически?

Пуштуны хмуро глядят нам меня и не отвечают. Потому на свой вопрос им отвечаю я сам:

– Все ваши между собой будут говорить, что туркан можно не опасаться. Что за преступление (которое по вашему же Пашто-Валлай карается смертью) дурачки-туркан всего лишь грозят пальчиком, как малым детям; и, по тупости своей, всех пойманных затем отпускают на четыре стороны. Значит, что? – Все по-прежнему тяжело молчат, глядя на меня. – Значит, дурачков-туркан можно щупать на упитанность регулярно: всё равно ведь они всех отпускают.

Пара бородачей молча кивает, остальные всё продолжают смотреть на меня.

– И мой встречный вопрос вам, уважаемые. Начнём с Дуррани. Что бы вы сделали, угони я ваше стадо, убей трёх человек ваших и подними руку на любую вашу женщину?

– Орда туркан в своём праве, – хмуро отвечает после паузы кто-то из Гильзаев. – Никто не спорит. Но это не делает данный разговор слаще, легче либо приятнее для нас…

– С другой стороны, будет глупо не спросить в лоб. Раз тут собрались мужчины и разговор открытый. Мы можем как-то решить вопрос выкупом? Либо работой для вас? Есть ли возможность выкупить у вас жизни этого десятка? – говорит второй из Дуррани, явно лишь для очистки совести.

Собираюсь ответить ему всё, что думаю, без прикрас и двойных подтекстов, когда меня за руку трогает Алтынай:

– Переведи мне всё что он сказал, – просит она. – Чувствую, это что-то важное.

Добросовестно перевожу.

– Что ты хотел ответить? – впивается она в меня взглядом, выслушав перевод.

– Хотел спросить в ответ, если бы он свою жену застал с другим, он бы тоже занялся увещеваниями? И объяснял бы обоим, что так делать некрасиво? – пожимаю плечами.

– Ты же понимаешь, что это было бы оскорбление? – не сводит с меня глаз Алтынай, сдерживаясь от смеха (но это вижу только я). – И я сейчас не смеюсь, удерживая серьёзное лицо, только потому, что это будет крайне неуместно в этой беседе. И давай так. Пожалуйста, с этого момента переводи даже все мелочи, которые они говорят. Мне есть что им сказать, но ты сейчас говоришь с ними за меня. А я не понимаю, куда вы идёте в беседе…

_________

Беседа между пашто и представителями ханского шатра туркан изначально не ожидалась лёгкой: слишком много противоречий в интересах.

Да и сами туркан, брат с сестрой, были не так просты, как можно бы ожидать в силу их возраста.

Кстати, они совсем не походили друг на друга внешне. Видимо, или дети разных родителей, которые между собой были родными братьями и сестрами. Или отец девочки прижил лысого от какой-то рабыни с очень сильной кровью, не оставив сыну не только наследства (всем явно распоряжалась младшая сестра, а не старший брат), но и хоть какой-то своей восточной внешности.

От пашто не укрывается, что на логичное и неизбежное предложение Дуррани, лысый брат дочери хана собирается ответить что-то резкое. Возможно, даже граничащее с оскорблением. Один из пашто, говорящий на туркане и понимающий всё сказанное, тихо посмеивается, ничего не говоря вслух.

Но пуштуны уже оценили, что сестра здоровяка намного мудрее и глубже, чем можно было бы ожидать от неё. Дочь хана останавливает брата, явно требует объяснить ей последнюю реплику, потом устраивается поудобнее и начинает отвечать, делая паузы для перевода:

– Я понимаю вас. Как понимаю и своего брата, собирающегося действовать исключительно в соответствии с вашим же Пашто-Валлай. Я понимаю и матерей и жён тех десятерых, которые ещё хотя и живы, но на самом деле уже мертвы. У нас очень разные интересы, потому поймите и вы меня. Для чего мне, потерявшей родного брата, сына моего отца (видимо, действительно двоюродные, и сёстрами или братьями были их родители, – мелькает у всех пашто), оставлять в живых тех, которые после этого обязательно сделают положение моего народа ещё хуже? Одним лишь рассказом о том, что туркан можно убивать безнаказанно. Уже бог с ними, с овцами…

– У нас на твой вопрос нет ответа, дочь хана туркан, – вежливо говорит один из горцев-Каррани. – На этот вопрос можешь ответить только ты сама. Но и не спросить о родственниках мы не могли.

– Мне бы было что вам ответить, если бы в этой провинции были хотя бы налажены основы Суда, и Наказаний после этого суда. Мы бы подчинились решению такого суда, если бы видели, что он честен, справедлив и беспристрастен, – продолжает девочка.

– Добавляю от себя: мы бы, возможно, подчинились, если бы суд в провинции вообще был. – Говорит лысый в конце перевода. – О чём, к сожалению, речь не идёт.

– Ты сейчас говоришь не со слов своей сестры, – полувопросительно говорит Ахтар.

– Всё просто. Главная – она. Но я несу ответственность за то, чтобы она вообще была, и чтоб она жила. – Поясняет брат девочки. – Если я, будучи старше и опытнее, увижу, что своими решениями она сама себе создаёт угрозу, я сам буду эту угрозу устранять. Отпустить по домам десяток бандитов, убивших твоего брата, чтоб по их же дороге к тебе потом пришли их друзья? Уже числом больше? Вы серьёзно? – Кочевник смеётся. – Кровную месть пока никто не отменял. Сестра может прощать. Я – нет. Бадал – дело рук мужчин. Сестра может хотеть чего угодно, но именно в этом случае я бы всё равно поступил по-своему.