Ольга Баумгертнер - Парадокс Рузы [litres]

Сталкеры пошли вперед, выводя группу из Зоны.

– Удивительно, как она вообще сюда прошла, – шепнул один сталкер другому. – Тут аномалия на аномалии.

– Но Зону не обманешь, – мрачно заметил другой.

Весь девятый этаж госпиталя выделили под эксперимент. Лазарев распорядился оборудовать семь палат, где планировалось проводить исследования. Абрамов составлял списки людей, которым предстояло принять участие в опытах. Через неделю в палаты поступили первые добровольцы. И тут Лазарев столкнулся с проблемой, которую ученые совершенно упустили из виду. Артефакты не действовали. От них не заживала даже легкая царапина.

Иван взял отчеты об экспериментах над крысами, удалился с ассистентами в лабораторию, где они, действуя точно по описанию, провели опыты над двумя зверьками. Оба провалились.

Исследования приостановили, а через три дня один из пациентов умер от скоротечной болезни. Абрамов после этого ходил сам не свой. Лазарев наблюдал за ним, а потом позвал к себе в кабинет. Налил хирургу в кружку крепкого чая, потом себе.

– Давай-ка, Ваня, посидим, подумаем, что мы упустили.

– Я не знаю.

– Это не ответ.

– В отчетах четко указано – поместить артефакты рядом с испытуемыми, так, чтобы образцы соприкасались с кожей, – нервно сказал Иван. – Других указаний нет. Что мы делали не так?

– А в эксперименте с крысами… сейчас… вы сбривали им шерсть? – спросил Лазарев.

– Да, специальным триммером для стрижки кошек! – Ваня раздосадованно махнул рукой. – Да ладно крысы – у людей-то с этим проблем нет. Они могут артефакты в ладонях держать. Но не действует же, Дмитрий Владимирович!

Лазарев привычным жестом передвинул очки на хмурый лоб, потер оставленный ими на переносице красный след. Вернув очки на место, продолжая хмуриться, отхлебнул горячего чая из кружки.

– Знаешь, что я думаю, Ваня? – наконец сказал он. – Боровой нам не все рассказал. Точнее, он умолчал о том, как активировать артефакты, в своих отчетах. Чтобы его славу никто не украл. Может быть, он способ даже патентовать собирался. Такое от него можно ожидать после тех разговоров о Нобелевской премии и об озолочении из-за открытия. И ни с кем он этим секретом делиться не собирался.

– Пойдемте к нему. Спросим, – сказал Ваня, с грохотом поставив свою кружку на стол.

– Ты думаешь, расскажет?

– Может быть, захочет смягчить свою вину и будет содействовать.

– Хорошо ты о нем думаешь. Нет, он торговаться будет. А торговаться с ним нельзя. Но… пойдем спросим. Чем черт не шутит.

Профессор допил чай. Они вышли из администрации, дошли до небольшого здания, занимаемого службой безопасности Института. Дежурный проводил их в камеру, где содержался Боровой.

Бывший директор Института встретил гостей неприязненно.

– Почему меня до сих пор держат здесь, в ужасных условиях, и не переводят отсюда?! – с возмущением сказал Боровой, буравя Лазарева взглядом. – Я вам не вор-рецидивист!

– Но и далеко не святой, Максим Денисович. А куда вы собрались отсюда? – поинтересовался профессор. – Надеетесь без нашего надзора найти адвокатов и друзей в научной среде, которые бы за вас похлопотали? Против вас выдвинуты очень серьезные обвинения.

Боровой чуть остыл, но продолжал злобно таращиться на профессора. Бывший директор моментально понял, в чем дело.

– Так-так-так. Что-то подсказывает, что вы хотите меня о чем-то спросить. Или даже договориться. Неужели вы готовы сотрудничать со мной? – Он неприятно усмехнулся. – Со «слезами», видимо, ничего не получается? А вы поплачьте тут, вдруг заработают!

Иван многозначительно посмотрел на профессора.

– Мы хотели вас спросить, зачем вы Одноногого убрали? – зашел издалека Абрамов. – У вас была уникальная возможность продемонстрировать миру первый в истории случай регенерации конечности.

– Одноногий умер? Вот как? Так ты еще докажи, что я имею к этому какое-то отношение, Ванечка.

– У нас есть аудиозаписи ваших разговоров и с Одноногим, и с бандитами, которым вы отдали прямое распоряжение, – обрубил сарказм обвиняемого Иван. – Не отпирайтесь, бессмысленно.

Боровой надул губы, едва сдерживая ярость.

– В разговоре перед вашим арестом вы упомянули, что открыли свойства артефакта случайно, порезавшись об острый край, – заговорил профессор. – Но попадание крови на кристалл процесс регенерации не запускает, мы проверили. Никаких упоминаний о проведенных в лаборатории исследованиях, кроме обеспечения контакта артефакта с кожей, нет. Хотя все ваши подопытные зверьки выздоровели. Мы повторили ваш эксперимент. И у нас по итогам – две дохлые крысы.

– Так как вы узнали о свойствах артефакта и как запустили процесс? – надавил Абрамов.

Боровой молчал. Иван прокручивал варианты в голове, думая, как выбить из бывшего директора Института признания. Тот явно не собирался делиться информацией.

– С меня спишут обвинения в убийстве, – внезапно сказал Боровой. – Только на таких условиях я готов говорить.

Профессор заметил, как дрогнули желваки на лице Абрамова и как полковник сжал кулаки. Ивану, несомненно, захотелось врезать Боровому за все, что тот сделал и продолжал делать, и плевать, что этот гад – его бывший пациент.

– Это невозможно. Чтобы скрыть такое, надо уничтожить улики, а это должностное преступление. Мы на подобное не пойдем, – твердо произнес Дмитрий Владимирович, а сам подумал: «Как-то слишком быстро сдался Боровой. Может быть, на нем есть что-то еще, о чем мы не знаем?»

– Дело ваше, – Боровой нарочито равнодушно пожал плечами.

Иван поднялся из-за стола и отошел к окну. Ему стало вдруг невыносимо находиться в одной комнате с этим типом. Чтобы успокоиться, доктор стал смотреть на улицу, на золотившиеся под осенним солнцем листья берез. Деревья тихо шумели от ветра, этот шелест успокаивал. Но взгляд Абрамова скользнул дальше, туда, где солнце не пробивалось через хмарь Зоны, и внутри у Ивана будто что-то оборвалось. Решение вдруг пришло мгновенно. Он развернулся, резко подошел к столу и склонился к Боровому.

– Жизнь такого гада, как вы, Максим Денисович, не стоит тысяч других жизней. Я готов пойти на подлог улик, но только лишь при условии, что наш эксперимент окажется удачным. Если он провалится, сделка не состоится.

– Ваня! – всплеснул руками Дмитрий Владимирович. – Ну нельзя же так! Если он не согласился добровольно, без каких-либо торгов, сотрудничать, мы сами продолжим искать способы. И найдем!

– Мы потеряем время! А оно может стоить кому-то жизни. Всего три дня неудач, и уже один человек, которого мы отобрали для исследования и которому мы подарили надежду, скончался из-за лейкемии.