Геннадий Башунов - Продавцы грёз. Том второй

Платье выбирали долго. Силия показывалась мне то в одном, то в другом, выпивала шампанское и снова шла переодеваться. Когда, наконец, платье было выбрано, я, уже полупьяный, требовал, чтобы она купила чулки, и Силия долго выбирала их, показывая мне результат. Я забыл обо всем и откровенно пялился на нее. Силия была не против.

А после, уже вечером, мы вернулись в гостиницу. Заказали мяса и еще шампанского. Долго ужинали и разговаривали ни о чем. Я рассказывал анекдоты и смешные истории из жизни. Силия смеялась, смеялась искренне. Кажется, она забыла о нашем разговоре.

— Это первое мое свидание за долгое время, — сказал я, когда мы уже отправлялись спать. — Если это…

— Можно, — тихо произнесла девушка. — Это можно назвать свиданием. И я ждала его последние пару недель, но ты на редкость сильно любишь…

Я прервал ее, схватив за руку. Но Силия продолжила:

— На редкость хорошая у тебя выдержка. Так лучше?

— Да. Я… боялся, что ты…

— Поцелуй меня.

И я ее поцеловал. Так нежно, как мог. Моя правая рука жадно залезли в вырез, Силия боролась с завязками на платье. Одна грудь Силии выпрыгнула из выреза, и я впился в розовый сосок губами. Потом забрался под юбку, стащил чулки. Силия застонала, когда мои губы начали ласкать ее. Новое платье наконец-то оказалось на полу, мы упали в кровать. Я целовал женщину, которая мне нравилась, забыв обо всем. И в тот момент это было правильно.

Силия тяжело дышала, когда я тискал ее грудь и ласкал бедра. Впилась зубами в подушку, когда я вошел в нее. Стонала. Надеюсь, она была счастлива. Я — был.

Потом мы осторожно ласкали друг друга и пили шампанское. А после повторили. Силия стала моей. Моей женщиной, моей любовницей. И я стал ее мужчиной. И это было важнее всего остального. Всего мира.

Уже окончательно опьяневшие, мы еще долго не спали, лаская друг друга всеми способами, которые я вспомнил. Нам было хорошо. А после мы абсолютно голые, обнявшись, заснули.

* * *

Белый домик ни капли не изменился за эти месяцы. Эти лентяи даже не разобрали кучку «нужных» вещей, которую я собрал.

А вот с обитателями домика произошли кардинальные перемены. Во-первых, впервые я увидел их всех. Здесь было трое пацанов лет десяти, четверо девчонок, включая мою собеседницу, и ее младший «братик», в качестве разнообразия оставшийся таким же мелким, как и был. Все они стояли у крыльца и смотрели на то, как я иду к ним из леса.

— Ну, привет, — сказал я, приблизившись.

— Привет, — ответил мне малыш, а голубоглазая улыбнулась. Но остальные по-прежнему смотрели на меня враждебно.

— Ты вернулся, хотя мы тебя и прогнали, — процедил светловолосый парень. Хоть он и стал постарше, я без труда его вспомнил — это он швырял в меня тогда камни.

— Вы меня отсюда никогда не прогоните, — ответил я, широко улыбнувшись.

— У него нож, — тихо сказала новенькая девочка.

— Да, — кивнул я, — у меня есть нож, у меня есть две гранаты, которые я забрал у человека, желавшего убить меня и вас.

— Нам нет дела до пришельцев, — жестко произнес светловолосый.

Я рассмеялся, даже не глядя на него. Мой взгляд приковывала голубоглазая девочка. Определенно, это фокусы моего подсознания, но сегодня она чертовски походила на Силию, словно была ее маленькой копией.

— Ты тоже так думаешь? — спросил я у нее.

— Ты сам слышишь, что он врет, — пожала плечами моя вечная гостья. — Мы все боимся пришельцев. Но больше всего…

— Аларию, — прошептал мальчуган, утирая грязный сопливый нос. — Она приходила, чтобы найти тебя, но не нашла. И тогда…

— Она избила нас… — с болью в голосе произнесла вторая новенькая девочка.

— Ты ведь понимаешь, мы не можем сопротивляться ей, — закончила голубоглазая. Она тоже не отводила от меня глаз.

Я оглядел их всех. И улыбнулся.

— Вы должны навести здесь порядок. Обустройте дом. А я вас защищу.

— У тебя нет здесь власти над Аларией, — фыркнул светловолосый. — От тебя за версту несет ее гнусной вонью — ее желаниями, ее силой. Ты лишь марионетка в ее руках.

Я продолжал улыбаться.

— Он прав, — сказала голубоглазая.

— У меня есть нож и две гранаты. Я знаю, что я должен защитить вас. Почему я не могу защитить вас от нее?

— Потому что это то же самое, что пытаться защитить себя от себя самого. Потому что…

— Я — не Алария, — покачал я головой. — Я — это я. Она — это она. Вы — плоды нашего больного воображения и Системы. И если ты думаешь, словно у меня не осталось свободы воли, что каждым моим шагом управляет Алария, почему же она тогда не могла меня найти? — Я еще раз оглядел детей и усмехнулся. — Наводите порядок. Скоро я возьму еще одно оружие. И если появится Алария… — моя улыбка стала жесткой, — вы меня позовете.

Паршивые сны мне снились и раньше, но этот выделялся даже на фоне того горячечного бреда, что виделся мне во время осенней лихорадки.

Я брел по узкой выбитой дороге. Была ночь, но лунного света оказалось достаточно, чтобы узнать эти места: мы проехали здесь с Силией три дня назад. Меня шатало, левая нога, фактически, волочилась, но я продолжал идти. В голове не было ни одной мысли. Странно, но это будто бы вовсе и не моя голова. Казалось, что я был незваным гостем здесь, пленником чужого тела, но его хозяин не знал о моем присутствии.

Я слышал лишь свое хриплое дыхание да шаркающие шаги. Не чувствовал боли, хотя израненное и истощенное тело должно было не то что болеть — оно все являлось мешком из костей и мучений.

Я шел.

Впереди горели костры. Полдюжины, не больше. Вокруг них стояли телеги, паслись тягловые волы, прогуливалась тройка часовых, остальные же обитатели лагеря давным-давно спали. Их дыхание, храп, ворочания ворвались в мою голову на несколько секунд и тут же исчезли, будто кто-то выключил звук, оставив лишь мой хрип и звуки волочащейся походки. И было-то их немного, едва полсотни человек. К ним я и шел. Добыть еды? Передохнуть? Услышать перед смертью человеческий голос? Не знаю. Я шел.

Один из часовых заметил меня за пару сотен метров до лагеря.

— Стой! Кто такой?

Я не ответил. Пересохшее горло не могло издавать других звуков кроме сипения пересохшего горла, вырывающегося вместе с дыханием.

— Я буду стрелять!

Я не отвечал. И в голове по-прежнему не было ни одной мысли.

— Погоди! — окликнул заметившего меня часового другой. — Может, это кто из наших?

— Или работорговцев. А ну, назовись, ублюдок!

— Работорговцев мы бы увидели за пару километров, — сказал третий. — Эти уроды в последнее время никого не боятся.

Странно, ведь я не должен был слышать их голосов: часовые, собравшиеся у края лагеря, переговаривались тихо. Но было такое чувство, будто они говорили у меня над ухом.