Геннадий Башунов - Продавцы грёз. Том второй

Двадцать километров … нехило… Но идти по ровной дороге будет легко.

— Успеем, — кивнул я, садясь за стол и начиная потрошить ножом железную банку. Открыв ее, я сковырнул жир и принялся наполнять рот холодным мясом.

Ночью мне не очень-то удалось разглядеть квартиру, где мы решили укрыться. Да и не слишком-то хотелось — я уже готов был заночевать прямо на лестничной площадке: мы обошли два дома в поисках открытых квартир. Проклятые магнитные замки прекрасно работали до сих пор. Но, когда мои глаза уже закрывались сами собой, нам посчастливилось.

Жители этого дома убегали в спешке. Потому и дверь не закрыли. Я увидел развороченный шкаф в прихожей, две брошенные сумки. Люди убегали, спасаясь от ложной ядерной тревоги. Спасались, чтобы умереть.

Мой взгляд наткнулся на фотографию. Симпатичная семья, двое маленьких детей, все улыбаются. Фон — небольшой водопад. Если бы не немного странная одежда, я бы сказал, что это обычная земная семья на отдыхе.

Надеюсь, такая же счастливая семья на Земле сейчас завтракает за кухонным столом, а не валяется грудой костей в бункере-могильнике.

— Они давно мертвы, — сказал Корвел. — Хотя и не заслуживали смерти. Мы заслуживаем, но мы живы. Разве не ирония? Предтеча был большой шутник.

Я ничего не ответил, хотя был полностью согласен.

— Хмурый ты какой-то, — сотый раз за день сказал Корвел. На его губах бродила кривая ухмылка.

Я злобно зыркнул на него и в сотый раз промолчал. Этому ублюдку нравилось смотреть на то, как страдают люди. Да, в свое время ему пришлось тяжело. Но… я его не жалею.

— Может, помочь тебе избавиться от этого бремени? — вкрадчиво продолжал мой спутник. — Или ты сам пустишь себе пулю в лоб? Как я понимаю, то, что ты увидел в Отражении Аларии, тебе не очень-то понравилось.

Я уже думал об этом. Вернее, не переставал думать. Разрушения, которые ближе к центру города стали куда сильнее, располагали к мрачным мыслям. Алария хотела доломать и без того разрушенный мир. Сломать его, и начать сначала. Если вообще останется с кем начинать.

А я ведь раньше даже и не задумывался об этом. Так серьезно не задумывался. Убить врагов, спасти Орайю… А что будет с миром… Разве я за него в ответе? Разве я буду им править? Я лишь орудие… нет, оружие в руке сумасшедшего. Сорок-пятьдесят лет хаоса, а после придет кто-то другой. Определенно, лучший. Не может же настолько не везти этому миру.

Первой на эти мысли меня натолкнула Силия. Ее видение мира было не лучшим, но далеко — далеко — не самым плохим. Какие-то остатки — или, если угодно, останки — культуры Нейя под ее властью сохранила бы. Человечество деградировало бы, но не все. Какая-то прослойка элиты осталась бы, и, возможно, именно этой прослойке спустя поколение или два пришлось бы стать локомотивом, что потянет остальных за собой.

Но Силии больше нет. К ней я тоже испытываю… чувства. Странные, замешанные на жалости и симпатии, заботе и легком презрении к глупой девчонке. Но достаточно сильные. Я несу ответственность за нее. И за Орайю. За их смерть и их жизнь.

Но эта ответственность не снимает с меня долг перед этим, уже далеко не чужим для меня, миром. Возможно, я не войду в историю Нейи — если вообще найдется кто-то, кто решит ее написать — как злодей, приведший к власти худшего Владыку. Но разве это освободит меня от мук совести?

Готов ли я ради Орайи и Силии сравнять весь мир с землей?

Кажется, готов. Но этот выход меня не устраивает. Здесь я не просто так. Хоть я могу изменить не все, но хоть что-то. Смутные воспоминания из Отражения подсказывают, что я могу бросить вызов Аларии. Или хотя бы попытаюсь сделать это.

Я нервно закурил и медленно произнес:

— Возможно, если бы твое Отражение предложило мне лучшее развитие событий, я бы и пустил себе пулю в лоб. Но что-то я сомневаюсь в том, что ты хоть ненамного лучше Аларии.

Корвел расхохотался. Грустно. Я слышал раньше грустные смешки, но грустный хохот впервые.

— Ты видел дерущихся детей? — спросил он. — Не просто так, из-за игрушки или обид? Дерущихся по-взрослому, чтобы убить, а не пустить кровь из носа. Каждый вечер они сходятся стенка на стенку, а после драки, уже утром, расходятся, утаскивая своих раненых, чтобы залечить им раны. Днями они стараются починить то, что сломали ночью, но у них это не получается. Они разговаривают на недетские темы, обсуждают свободу и равноправие, закон и порядок. Но тихо. Так, чтобы не услышали другие дети, из другой ватаги, ведь они искренне ненавидят друг друга. Дети не понимают, что дерутся за одно и то же. Но эту драку не остановить. Слишком много ненависти в этих детях, слишком много крови они пролили.

— Не очень-то позитивно.

— Этот мир будет уничтожен, — покачал головой Корвел. — Не думаю, что двое детишек или Саргха смогут предложить что-то лучше. Наверняка, с Саргхой или Хаггиором Нейя протянет еще поколение, но… вряд ли больше. С детишками… даже не знаю. О чем ты думал в шестнадцать лет?

— О девочках, пиве и компьютерных играх.

— Мысли о глобальной экономике не терзали тебя? О политических системах, необходимости войн или гуманизме? Нет? Так я примерно и думал. По мне так все дети — эгоисты, так что думают они только о себе. Не лучший выбор.

— А я думаю, что этот выбор получше двух других, — буркнул я, тупо глядя на тлеющий уголек сигареты. Какую по счету за последние пять часов? Двадцатую? Я кашлянул и, морщась, выбросил окурок. Перед смертью не накуришься.

Корвел снова коротко хохотнул.

— Почувствовал, наконец, свою ответственность. Не волнуйся, телохранители детишек или Саргха помогут тебе от нее избавиться. А если не смогут они, то это сделаю я.

— Приятно слышать. Ты так заботишься о других. Пожалуй, я проголосую в этой войне за тебя.

— О, это замечательно. Но у нас еще слишком много кандидатов на титул Владыки, нужно провести дополнительный тур голосование, чтобы сократить число до трех или хотя бы четырех.

Мы шли прогулочным шагом по заваленной битым стеклом и ржавым железом улице. Везде — на дороге, лужайках, деревьях, в окнах — виднелись проплешины бушевавших полсотни лет назад пожаров. А ведь красивый был город…

Я остановился, завидев знакомое здание. Или, скорее, показавшееся знакомым. Огромное овальное сооружение из сероватого стекла возвышалось над одичавшей рощей.

— Что это?

— Храм всех религий, — отозвался Корвел. — А что? Впечатлен?

— Просто привет из темного прошлого.

Места культа оставались местами культа, это логично. Вот только культ деградировал вместе с человечеством, стал более мрачным и диким.

Спустя два квартала мы наткнулись на груды человеческих костей. Большая часть принадлежала детям. Раздавленные и переломанные, они белели у выломанных дверей большого административного здания.