Михаил Митрофанов - Особый приказ

На всех этих вещах должны были остаться не только следы драконовой силы, но и волшебный почерк колдуна. Вряд ли чужак оказался настолько предусмотрительным. Конечно, выделить почерк будет сложно. Не столько трудно, сколько трудоемко. Придется много считать.

Впрочем, Умов догадывался, кто ему поможет.

— А, заходи скорее, — сказал Петр.

Умов спустился в подвал, когда закончил проверку и убедился — да, медальон был заряжен на том самом капище. На то, чтобы перевести предположение в уверенность, у него ушло около получаса.

— Что там? — спросил священник, когда Иван перешагнул через порог.

В подвале сиял свет. Вместо чадящих факелов Петр зажег волшебный огонь. Яркий шар висел прямо над головой лазутчика, подавляя его еще сильнее; пленный сидел в одних портах на чурбаке. Руки его были связаны за спиной. Теперь Иван мог его рассмотреть как следует; человек был жилистым, явно привычным к тяжелому труду или долгой ходьбе. Если не считать синяков, у него не было никаких отметин на теле.

Кроме них с Петром и пленного в комнате находились еще трое. Писарь, совсем молодой парень, старательно делал вид, что его рядом нет. Но за спиной лазутчика неспешно готовились к работе двое угрюмых мужиков в фартуках. Когда там, у дальней стены, что-то звякало, человек вздрагивал и порывался обернуться. Умов отдал Петру короткую записку и тихонько посмотрел в бумаги писаря. Фрол, сын Трифона, тридцать лет, бежавший с земли крестьянин. Обычные ответы на обычные вопросы.

— Значит, да? — тихонько спросил Петр.

Умов кивнул.

— Итак, — заговорил жрец, глядя на пленного. — Я повторяю вопрос. Откуда медальон?

— Нашел, — чуть ли не прошептал лазутчик.

— Где нашел? — спросил Петр и повернулся к Умову. — Иван, останься, пожалуйста, на четверть часа, если можешь.

Иван сел за широкий стол рядом с Петром. На длинной скамье хватало места. Священник аккуратным движением вернул ему лист с заметками.

— На берегу нашел. У Гусиного озера, — сказал лазутчик за миг до того, как Петр открыл рот. — Батюшки, умучили меня, а я и не знал, что это за вещь такая.

— И давно нашел?

— Недели две назад. Я его нашел, оттер. Думал, денег стоит. За что мне такое?

Умов вовремя сдержался: Костлявого вызвали самое большее за два-три дня до появления охотников. Этот человек никак не мог две недели назад найти медальон, который неделю назад только зарядили.

— И в самом деле, за что… — участливо сказал Петр. — Значит, ты беглый крестьянин. Что же, за такое хотя бы не казнят. Есть тебе было нечего, нашел амулет и решил его продать. А потом тебя остановили, и амулет загорелся, так?

— Истинно так, господин, — прошептал лазутчик.

— Хорошо… — Петр уставился на человека тяжелым, колючим взглядом. — Сколько вас? Где остальные? Куда идут? Отвечать быстро!

— Ч-что? — лазутчик на миг потерял дар речи.

— Где. Находятся. Остальные, — раздельно произнес Петр. — Хватит притворяться, излагай.

— Ведать не ведаю… — начал было лазутчик, но Петр грубо перебил его.

— По-моему, мужик, ты плохо понимаешь, куда попал, — голос священника зазвучал как-то… многообещающе. — Последний раз предлагаю: признавайся.

— Я… я не понимаю, чего вы хотите…

— Плохо, — Петр заметно поскучнел. — Глупость людская наказуема. Мужики, у вас прут уже накалился?

— Так точно, господин, — один из палачей продемонстрировал ярко-красный пруток железа. — Прикажете начать?

— Да, на дыбу его подвесьте, — вздохнул Петр. — Придется. И тщательно следите, чтобы не умер, не дай кесарь небесный.

Лазутчик, когда его подхватили под руки и потащили к дыбе, даже не закричал — запищал.

— Так вот, — негромко продолжил Петр, повернувшись к волшебнику. — Иван, ты точно уверен в этих выкладках?

Казалось, священника совсем не волновало, что происходит возле дыбы.

— Полностью, — Умов промедлил полсекунды перед тем, как повернуться. — Амулет однозначно был на капище. Ошибка исключена.

— Хорошо, — кивнул Петр.

— Не надо! Не на-а-а-до-о! — заорал лазутчик. — Нет! Нет! Не надо!

Умов повернулся; на лице пленника отражался животный ужас. По-видимому, негромкий разговор охотников напугал его едва ли не сильнее, чем хватка палачей; те даже не успели поднять его на дыбе. До лазутчика, наконец, дошло самое страшное. Сидящие за столом люди не собираются его наказывать, мучить, издеваться. Они работают. Они будут тянуть из него все, что он знает. И вытянут это любым способом.

— Стоп, — приказал Петр. — Отпустите его.

Лазутчик бухнулся на колени, переводя дыхание.

— Ты собрался говорить, Фролушка? — поинтересовался священник. — Похвально. Я тебя слушаю.

Петр и Умов подошли к дыбе.

— Все равно ж убьете, — прошептал человек, подняв взгляд. — Оставьте меня в живых. Я тогда все скажу.

— Ты не на базаре и мы с тобой не торгуемся, — фыркнул Петр. — Ты скажешь все, а я уже подумаю, что с тобой делать. По-другому не будет. Мужики, продолжайте.

Петр пошел к столу, потеряв к истошно заоравшему лазутчику всякий интерес. Умов после короткой паузы двинулся за ним.

— Тебе эти бумаги нужны? — уточнил Петр.

— Я копию сделал.

— Хорошо. Иван, у меня пока что есть все нужное.

— То есть я могу идти?

— Да, — кивнул Петр.

Умов услышал шипение железа и дикий вопль, когда он уже закрывал за собой тяжелую дверь.

— Бронников! Я тебе кое-что хорошее принес!

Арсенал держали в образцовом порядке. Дежурный стрелец провел Умова мимо нескольких оружейных комнат и тяжелых дверей, промаркированных буквой «П» — «порох». Умов не мог не отдать должное местному предводителю. Бронников мог не выполнить одну из своих задач, но все, что касалось пороха и ружей, он знал крепко. Окованные железом двери ходили в петлях без единого звука. Во всех коридорах зажигался только волшебный свет. Оружие, которое Иван увидел по пути, было тщательно вычищено.

Бронников встретил Умова на втором этаже.

— Здравствуйте, Иван Михайлович, — старшина поднялся из-за стола, на котором Умов увидел бумаги и несколько книг.

Как и при первой встрече, Умов почувствовал исходящую от Бронникова угодливость. Это ощущение настораживало его; Иван не мог чувствовать себя спокойно рядом с этим скользким человеком. В голове волшебника появлялись самые причудливые подозрения. Умов читал записи о боевом дежурстве и отчеты о работе арсенала. Бронников был чист. Это факт, а с фактом очень трудно спорить, особенно когда против него даже не чутье, а неясные подозрения и ощущения. Старшина бездействовал в одном из направлений, но это нарушение никак не связать с появлением нечисти.

Единственным, но очень серьезным основанием подозревать Бронникова оставалось то, что старшина жил не по средствам. Но, с другой стороны, он и не скрывал своего благополучия. Он же как-то пережил несколько ревизий.