Евгений Южин - Инженер. Часть 2. Поиск

И что же в итоге? В итоге я решил, как настоящий мужчина, переложить всю ответственность на женщину – надо быть честным с девушкой, и пусть она сама решает.

Кстати, где она? Я выбрался из палатки в темноту беззвездной ночи. Шумит ветер, темно. Показалось, что где-то на краю обрыва что-то тоненько подвывает. Я двинулся вперед, подсвечивая дорогу светодиодным фонариком.

На краю обрыва, над пропастью, распахнувшейся над долиной, сидела крохотная фигурка и, как мне показалось, плакала. Стоило мне подойти ближе, резкий голос девушки потребовал:

– Илья, немедленно уходи.

– Ань, что случилось? – я не останавливался.

Девушка почти закричала:

– Уйди, это опасно! Ты не понимаешь! Уйди!

– Хорошо, хорошо. Ухожу.

Вдогонку мне прилетело:

– Что бы тебе ни показалось, что бы ты ни подумал, не подходи. Ты не понимаешь, что происходит.

Не отвечая, я отошел к палатке и стал ждать. Рано или поздно, но она должна будет объясниться, если мы хотим доверять друг другу.

Несколько раз мне казалось, что я что-то слышал, какое-то подвывание, похожее на плач или стон. Несколько раз в той стороне, где сидела девушка, что-то происходило – какое-то потрескивание, шипение или тонкий, похожий на комариный, писк. Наконец, все утихло. Я терпеливо ждал.

Прошло довольно много времени, прежде чем из темноты появилась изящная фигурка, которая тут же, не говоря ни слова, нырнула в палатку.

– Ань? Что это было?

– Илья, иди спать.

– Думаю, что тебе все же надо бы объясниться.

– Зачем это? Илья, что бы ты себе ни придумал, все совсем не так. Я не обычная девушка, убежавшая от родителей, – я скелле. У нас все по-другому. Ты даже не представляешь, насколько.

– Ну, Михаил мне кое-что рассказал. Так сказать, по-дружески, чтобы я держался от тебя подальше.

Палатка зашуршала, в темноту просунулось что-то круглое – вероятно, голова девушки.

– Что он мог тебе рассказать? Он же ничего не знает!

– Ну, как тебе сказать – с одной стороны, конечно, не знает, а с другой – пожалуй, что и побольше, чем ты. Теоретически, конечно.

– Что Михаил может знать, даже теоретически, о скелле?! Он же книжный червяк!

– Именно! И как книжный червяк он, не по своей воле, между прочим, обязан был читать и переводить множество документов, в том числе и руководства по дрессировке маленьких несчастных девочек в скелле – разбираться с планами строительства интернатов, читать обзоры самых эффективных методов дрессуры, подшивать списки погибших. О том, как не дать маленькой девочке, а потом и девушке, убить себя и окружающих, он знает не меньше, чем сами эти девочки.

Ана выбралась из палатки и села рядом, подобрав под себя ноги и обхватив колени руками. Помолчав, сказала:

– Это такая процедура обязательная – скидывает накопившееся эмоциональное напряжение. Ее надо регулярно делать. Если пропустишь, то искажается восприятие, и можно, просто подумав об обеде, например, такого наворотить, – она хихикнула. – Я, когда маленькая была, несколько раз одежду на наставнице поджигала – всю.

Я усмехнулся:

– Хотелось бы посмотреть.

– Нечего там смотреть – она старая и чокнутая была, – девушка помолчала и добавила: – Но добрая, – еще немного помолчала. – Не хочу об этом сейчас! Пойдем спать!

– Спать! Спать! Я уже вторые сутки сплю! В меня уже не лезет!

– Тогда тащи свой контрабандный орешек – хоть что-то хорошее есть в этой дыре.

– О! Это дело! – я метнулся с фонариком в сарай со стратегическим запасом. Восстановление в присутствии скелле шло стремительно – кашель практически прекратился, о запястьях и лодыжках я уже и не вспоминал, вот, только спина еще болела и не позволяла свободно двигаться.

Вернувшись к палатке, я водрузил крошечный огонек на конек шуршащего домика и занялся разведением пастилы.

– Ань, а расскажи, как ты магию чувствуешь? Ну, как ты вообще ее обнаружила, как тебе она видится? – девушка молчала, и я поспешил объясниться: – Ты пойми, для меня важны все детали, все мелочи – мне нужно сориентироваться во всем этом. Никогда не знаешь, что окажется полезным.

На удивление, скелле не стала запираться:

– Это у всех по-разному. Есть девочки, которые обнаружили ее как запах, есть такие, кто познакомился с ней через тактильные ощущения, есть те, кто слышит ее. Я отношусь к самой многочисленной группе – тех, кто видит, – девушка приняла чашку с напитком из моих рук, отхлебнула и продолжила: – Сколько я себя помню, я еще маленькой видела всякие отблески, странный свет, светящиеся фигурки. Немного похоже на те цветные пятна, которые плавают у нас перед глазами, когда мы закрываем их в темноте. Самые искусные скелле получаются из тех, кто почувствовал ее как прикосновения, как какие-то невидимые, но ощущаемые объекты. Они легко обучаются, и они могут совершать очень точные манипуляции, – Ана еще выпила. – Вообще, чтобы ты знал, обучение в интернате – это главным образом развитие навыка абстрагироваться от магии, не видеть ее, не чувствовать. Для девочек, у которых дар проявляется через ощущения, это выглядит забавно – им связывают руки. У них вообще все проще, чем у остальных – они легче привыкают, учатся, легче манипулируют ей. Скелле с таким даром всегда заметны – когда они прибегают к магии, то шевелят руками, как будто ощупывают что-то, или даже делают какие-то манипуляции с чем-то невидимым. Те, у которых дар, как у меня, тоже заметны – мы часто закрываем глаза, когда прибегаем к магии, не всегда конечно, но всегда неосознанно поворачиваем голову и взгляд на объект приложения искусства. Хуже всего тем, кто магию слышит или чувствует как запах. Они, правда, самые безопасные – им легче всего не обращать на нее внимания. Кроме музыкантов – мы так называли тех, кто ее слышит – эти во сне могут натворить дел, и с ними тяжело работать. Искусство у них самое грубое, самое неточное – во врачи им точно хода нет – зато они часто бывают очень мощные, объемные. Среди боевых магов всегда много таких.

Ана отставила напиток и легла, вытянувшись, глядя куда-то в темноту над головой. Мне было дико интересно, и я не мог терпеть:

– Ну так расскажи о своих ощущениях – как ты это делаешь, что ты делаешь для того, чтобы бабахнуло, например.

Девушка тихо рассмеялась.

– Тебе бы только бабахать! Ты пойми, меня много лет не учили, а дрессировали – в буквальном смысле этого слова. Вырабатывали условные и безусловные рефлексы, чтобы я не могла пользоваться ею случайно, неосознанно. Чтобы мозг знал: начнешь гонять лепестки света в голове – будет больно! – она вздохнула. – Очень больно! А так – как тебе это объяснить? При желании я формирую из этих отблесков то, что мне нужно.

– Ну, хорошо. А откуда ты знаешь, что надо сформировать?