Никита Калинин - Ловчие

Он сморщился и вдруг закашлялся. Перегнулся через перила и обильно, на грани рвоты, сплюнул.

— Извини. Не могу просто говорить об этом. Прям чувствую, как… — он поводил лапищей по горлу, — оно лезет внутрь… Растёт, сука, ещё в пищеводе, а внутри таким здоровым становится, аж распирает. И всё, друган. На этом приятные вещи в моих снах заканчиваются. Дальше — такая жесть! Нахер, вспоминать даже не хочется…

— Да ты говори-говори, — как можно дружелюбней подбодрил я. — Мне интересно.

— Тебе когда-нибудь убийство снилось?.. Не?.. Хорошо тебе. А мне снилось. И снится. Например, про трёх туристок из Сызрани. Аж, сука, кондрашка берёт… — он распрямил дрожащую кисть, глянул на меня, как бы удостоверяясь, что его ещё не приняли за больного. — Я как бы их привёз сюда, в Тай. И зарезал в джунглях, прикинь?.. А второй сон…

— Чёрная “Тесла”. Литейный. Руль резко вправо, и похер, что в том сраном “Опеле” четверо. Они и есть твоя цель. Верно?

Бокал виски не достиг рта. Бусины чёрных глаз блеснули, он уставился на меня не моргая. А я продолжал:

— И ритуал, после которого восстанут Духи древних финно-угорских родов, — на ходу собирал я, чувствуя что говорю если не правду, то очень близко к ней. — Что она тебе за это обещала? Кто она? Вспоминай!

Андрей медленно отставил бокал и потянулся к телефону. Он больше не сказал ни слова и не смотрел на меня. Я даже решил, что всё: ещё минута, и меня просто-напросто выкинут отсюда охранники. Но ошибся.

— Я нихера не понял, друган, но… вот, — он включил что-то на своём дорогущем телефоне и протянул мне.

Это был символ. Тот самый видоизменённый Инь-Ян, где вместо разделительных линий поглощающие друг дружку змеи. Точно такой же красовался на зелёном струящемся платье актрисы, которая играла Нонго. Он был нарисован не особо умело, в 3D-редакторе, но всё же узнаваемо.

— И?

— Ты говоришь страшные вещи, Костя. Страшные они потому, что я ощущаю их так же явно, как и наше с тобой знакомство, которого не было. Хочешь сказать, я правда кого-то убил? — я молчал. — Правильно. И не говори. Я не хочу ничего знать. Не хочу. Вискарь. Только вискарь.

— Что это за символ?

— Я его вижу всякий раз, когда пытаюсь что-то вспомнить. Во сне или вот… сейчас, — его огромный кадык сбегал вниз-вверх, как затвор на автомате Калашникова. — Это какая-то п-печать, мать её. Она причиняет такую боль, что… Это её печать. Этой… холодной бабы. Не знаю… Я ничего толком не знаю, Костя… И мне, сука, страшно.

Я откинулся на плетёном стуле, взял второй бокал, налил виски и осушил его залпом. Выдохнул. И повторил. Желудок жалобно скрючился, но стоически принял спиртное.

Получается что, он тоже был своего рода снарядом? Его тоже использовали втёмную, как и меня? А после всего взяли да и вынули сущность? Ага, и забыли её во дворе, в ручье под скалой. Это ж она, та рыбина! Её талантами он пользовался!

Чушь… Но… А что если скала эта с ручьём — её исконное место обитания?

— А что ты говорил про скалу?

— А, — он отмахнулся и тоже хлопнул стакан. — Иногда мне кажется, что вся эта хренотень из-за неё. Не надо было строиться здесь, ой не надо было. Ты знаешь, почему этот остров называется Ноготь Бога? Да ты ж был на Пхутеке, когда там Фестиваль Голодных Духов проводили. Видел представление? Вот. Супруга их этого правителя островного, она типа отсюда родом. Когда её казнили, с океана пришла волна. Местные верят, что это наказание богов. Обновление какое-то там что ли. Или очищение. И что выжили только те, кто не предал её, кто пришёл сюда, к этой вот скале, где она ждала их, живая и молодая. Будто бы девочка опять, маленькая совсем.

Я больше не слушал его, провалившись в сеть. Поисковик выдавал кучу всего, но, как всегда, только не то, что нужно.

“Нонго” называлась какая-то сомнительная сафари-фирма, без отзывов на сайте и толковых контактов. Зато с прейскурантом из ничего не говорящих постороннему обывателю названий и ошеломительными ценниками. Они могли как средства для принятия душа из жира краснокнижных животных продавать, так и запрещённые наркотики. Но что-то подсказывало, что это некое секс-турне по деревням Тайланда. Известно же, чем славится эта страна помимо экзотических фруктов.

До меня дошло не сразу, а когда дошло, я выматерился и вбил в поисковик “Нонго” на тайском. Я ж без двух минут полиглот, чтоб меня!.. И первым, что выдал поисковик, был видоизменённый символ Инь-Ян.

Но сеть внезапно пропала. Причём совсем, наглухо. Вместе с мобильным сигналом — деления антенн на экране смартфона сначала какое-то время ещё были в серой зоне, а после и вовсе накрылись жирным крестиком.

— Интернет отпал! — донеслось со второго этажа. — Па! Мам, вы тут?..

Это был голос Геры. Я поднялся, глянул в раскрытое окно над террасой. Не дошло видать до пацана. С другой стороны, ничего ещё ведь не случилось. Да и не случится уже.

— Они к морю пошли, — пожал могучими плечами Андрей, глядя на меня. — Хотели вдвоём побыть, у них там с сыном какие-то проблемы… Я и сам иногда хочу один побыть, но без этой вот шушеры, — он махнул за спину бокалом, опять разлив виски, — никуда. Каждый день тут орёт музыка и пляшут какие-то девки. Какие-то, как видишь, даже тонут в ручье… Я ведь даже не знал, кто такая. Но это обычное дело. Это… эт-то что… за… х-херня?..

Я невольно зыркнул на Андрея — настолько просел его голос. Он таращился на море раскрыв рот.

— Такси через полчаса уже! Ма! — свесился из окна Гера. — А… где вода? Мам? Мам?! Папа! Па-а-ап!!

Моря больше не было. Линия прибоя откатилась на добрую сотню метров, оголив множество ракушек и морских звёзд, явив вечернему небу всё, что обычно укрыто водной толщей. Разом стало тихо. И ни одной птицы не осталось над морем. Разве что никуда не делась несмываемая клякса буревестника, чёрного на фоне надвигающегося на остров вздыбленного горизонта.

Куда бежать перед лицом неотвратимой гибели?

К близким.

Нина и Владимир пронеслись мимо нас с нечеловечески вытянутыми от ужаса лицами, и — сразу на лестницу, наверх, к сыну! Мы с Андреем застыли, как два немых истукана, глядя на пришедший в движение горизонт. Эти пара секунд были самыми длинными в моей жизни. И самыми тихими.

Боже, как же тихо перед разинувшим пасть океаном!..

Я опомнился на бегу, уже на полпути к скале, меж валунов и оцепеневших в ожидании смерти деревьев. Андрей и сибиряки неслись рядом, страшно выпучив глаза. Нина и Гера спотыкались, падали, но отец подхватывал их и тащил, а в какой-то момент и вовсе сгрёб их обоих и чуть ли не понёс.

Береговая сирена опомнилась когда мы уже были на гребне скалы, да и то ненадолго — сдохла буквально сразу же. Она, старушка, помнила ещё гул японских двигателей над этими островами. Мы видели, как люди выбегают из своих белых вилл, что распластались прямо вдоль берега, точно готовые к жертве агнцы. Кто-то садился в машины и уезжал вглубь островка, на высокогорное плато, поросшее хилыми, но джунглями. А кто-то, увидев людей на остроконечной наклоненной к океану скале, делал глупость и мчался к нам — таких было две или три машины. В одной я даже разглядел женщину в купальнике, что изо всех сил держалась за кузовные дуги открытого джипа.