Игорь Прососов - В тенях империи [litres]

Удельную раздробленность и кровавую баню, которой та обернулась, стоило возникнуть на горизонте внешнему врагу.

Он был святым, уж в этом-то сомнений не возникало. Где-то над головой закричала птица.

Но все же…

– Я не вижу достаточных оснований для… «преступления», – ответил я неуверенно.

– Вам не хватает того, что государыня уже решилась на компромисс? – Шталь выплюнул это слово, будто грязнейшее из ругательств. – Нет уж, полноте, голубчик. Правитель не должен идти на компромисс с частью населения. Снизойти – может, но не поддаться. Не поймут. Примут за слабость. Надавят – и готова смута.

– Но государыню любят…

– Да. И соглашательство сойдет ей с рук. Раз, два, может, даже пять. Она это знает и умело использует. Но они хотят возвести на трон человека, который так устроен, что будет искать компромисса повсюду. Всегда. Это – главная опасность, поймите, а не моя доморощенная философия.

– Паранойя? – предположил я безнадежно.

– Всенепременно она. Но ответьте себе – не мне! – на вопрос: можем ли мы позволить себе не быть параноиками? Допустим такой риск или нет?

Ветер бросил горсть снежинок в лицо. В душе горел пожар. Тревога, долг, стыд и мелкая, подлая ревность, на которую я не имел никакого права, ведь улыбки и смех ни к чему не обязывают, мешались в гремучий ерш.

Такой пьют на верфях Астероидного пояса – немножко технического спирта, немножко бражки из пищевого концентрата и острый соус – отбить вкус и вышибить дух.

Владимир Конрадович заметил, как изменилось мое лицо. Резюмировал:

– Нет уж, Короне не нужен святой, – слово «Корона» Шталь подчеркнул особо, давая понять – имеет в виду конкретную особу. – Наша государыня – хорошая девочка. Умная, верующая, живая. Не мученица, которая мечтает пожертвовать собой, угождая всем.

– Она в курсе? – меня хватило только на этот вопрос.

Я не знал, какой ответ будет тяжелее принять.

– В курсе чего? – удивился Шталь. – Мы ведем беседу о природе власти, и только. Вот вам гипотетическая возможность: по закону Первого Государя будущий правитель, соправитель в нашем гипотетическом случае, должен показать себя в деле, разрешая настоящие кризисы. Медики, конечно, составят исключительно положительный отчет. Бояре от казны, науки и образования – скорей всего, мальчишка умен. Силовики – тут буду вынужден настоять на своих правах. Общий рапорт пойдет Церкви, которая озвучит свое мнение. Если претендент доживет до общего рапорта.

– Или если он не завалит испытание, – кивнул задумчиво.

– Я бы не рассчитывал, – вздохнул Шталь. – Кстати, Авениде явно нужен новый посол, не находишь?

– Понял, – вздохнул. – Не юлите. Так она знает? О сугубо гипотетической беседе?

– Нет, конечно, – пожал плечами Владимир Конрадович. – Сами подумайте, драгоценный, – как бы она смогла после этого смотреться в зеркало? А если бы смогла – мы обсуждали бы сейчас иную персону, вы меня понимаете?

– Это измена…

– За это не наградят, да. В лучшем случае с нас сорвут погоны и отправят в отставку без прав и привилегий, преступная халатность в данном случае приравнивается к оскорблению величества. В худшем и более вероятном – нас расстреляют. Вы все еще согласны? Мне известно, вы будете молчать… не потому что покрываете старого зануду, а потому что найдете в себе силы выбрать правильное.

– Она его любит? – вопрос вырвался помимо воли.

Владимир Конрадович смерил меня удивленным взором, будто в первый раз увидел, – подобным образом смотрят на больного, демонстрирующего тревожные симптомы.

– Даже так? – голос его дрогнул. – Простите и забудьте. Не хочу, чтобы вы думали, что я воспользовался вашей слаб…

– Прекратите лицемерие. Считаете, я поверю, что вы не видите меня насквозь? Со всеми отчетами психологов и поведенческими профилями? Повторяю: она его любит?

– Женская душа – потемки. Но судя по тому, что мне доносят из дворца, – нет. Перспектива ее не радует. Честно. Вы мне не поверите, так что если хотите – дам свой допуск в систему.

– Воспользуюсь, чтобы проверить. Без обид, – отрезал зло.

Слушать аргументы не было смысла. Он убеждал себя.

Не меня.

Я подставил лицо ветру и прошептал, искренне надеясь, что не обманываю себя или обманываю не совсем:

поддержал Шталь.

Холодало.

Впервые я увидел Святого – именно так значилась цель в моих мыслях, словно позывной вместо имени лишал его человеческой сущности, превращал живую душу в безымянную сигнатуру беспилотника на сканере – так вот, увидел я его при обстоятельствах довольно впечатляющих.

…Речной порт догорал в ночной мгле. Выстрелы уже отгремели, и суровые десантники в черных шлемах снимали оцепление. Еле мерцали угли.

Наступал час дипломатической кадрили. Торговые представители и секретари посольств плясали, как часом ранее плясали языки пламени, – изощренно, неистово, без видимого порядка.

…В очередной раз выразив коллегам сочувствие и заверив, что попробую потянуть за ниточки – прекрасные слова, ни к чему не обязывают, – пошел к выходу с территории, ловя спиной завистливые взгляды.

Поздравил взирающего на окружающий бардак осоловелым взглядом майора Сантьяго с отличной работой, выслушав взаимные поздравления с нежданно привалившим счастьем.

Да уж, то, что повстанцы не успели добраться до арендованного имперскими купцами терминала, стоявшего в центре территории, оказалось удачей.

Прекрасная работа армии и полиции, отличная – повстанцев, вот сколько порушили перед отступлением.

Неплохая – моя.

Из всей шайки только отец Диего догадывался, чего я добиваюсь. Догадывался, но не озвучивал. Незачем.

Усиленная охрана нашей собственности в рамках обыска на предмет контрабанды. Ослабленная – всего остального порта. Заторможенная – на четко рассчитанные сроки – реакция армии.

Такие планы срабатывают только в книжках. Ну, и, без лишней скромности, у меня.

Секрет в том, чтобы не создавать момент – тогда обязательно что-то сорвется, а вовремя узнать, когда возможность назрела сама по себе.

Ну, и чуть-чуть подтолкнуть.

Итак, основной канал товарного экспорта – в руках наших купцов. Александр Трифонович мне бы в жизни не позволил такой фокус. Пронюхал бы и помешал втихую. Чтобы не мутить воду.

Нового посла пока не прислали, так что желающих портить мне праздник не нашлось.

…Тем не менее на душе было паскудно. Никогда не мечтал о подобной карьере. О подлости, возведенной в искусство. Иудин грех в кубе.