Игорь Прососов - В тенях империи [litres]

Если верить расхожему штампу, я должен был утонуть в оказавшемся очень широком канале ствола.

Враки! Вместо этого почувствовал усталость – и радость. Все кончится просто и чисто. Без сложных решений.

Дилетантизм оказался заразен.

Я забыл о контроле. Расслабился. После ранений из игольника обычно не выживают, скорость полета иглы слишком велика, гидроудар убивает быстрее любого яда.

Паренек, видимо, стоял за тем, кто принял выстрел, и его зацепило лишь слегка, не сильнее пули.

«Не надо», – хотел сказать я. Не смог.

Прошла долгая, долгая секунда – и прозвучал выстрел.

Но я уже летел в сторону. Кто-то – Святой? – помешал мне избавиться от всех вопросов раз и навсегда.

Но времени думать не оставалось. Ступор прошел, как не бывало. Игольник я не выпустил, так что прицелился…

Выстрелить не сумел – тяжелый ботинок ударил по руке.

Автомат повстанца взмыл в воздух, подброшенный метким выстрелом. Не моим.

После этого Святой присел на землю, зажал рану в плече и уставился в пространство.

– Лишнее, – коротко сказал он. – Это – лишнее.

…Когда на шум прибыли власти и со всеми формальностями было покончено, я спросил:

– Вы в курсе, что обрекли парня на камеру смертников? Здесь не дают помилование бунтовщикам. Не кажется ли вам, что смерть в бою милосердней, чем пытки, сырая тюрьма и гноящаяся рана на ноге в течение пары жутких месяцев перед обезглавливанием?

Святой в ужасе посмотрел на меня.

Он не знал, нет, хуже – он не подумал об этом.

Внезапно возникшее чувство боевого товарищества уступило место раздражению.

Так называемый посол, надежда империи, с той же энергией «спасал» врага, что и одного из своих соратников. Рискуя собой и ставя под удар те надежды, что питали на его счет подданные.

В этом не было ничего человеческого. Это пугало до чертиков.

Не знаю как насчет святых, но блаженным и убогим точно не место на престоле.

…Но все-таки червячок сомнения поселился в моих мыслях. Быть может, это мне – цинику и убийце – не место в государственных делах. В конце концов, имею ли я еще право звать себя христианином?

…После памятного случая на дороге посол – называть его «Святым» больше не хотелось – заинтересовался темой повстанцев и изрядно ужаснулся, узнав, для чего именно они используются нами, да и всеми остальными.

Пожалуй, я в чем-то разделял это чувство. Размен человеческих жизней, пусть и жизней преступников и слуг в меру кровавого диктатора, на фрукты – не то, чем хвастают в приличном обществе.

В неприличном тоже.

У него хватало полномочий, чтобы изменить задачи миссии, – и я с радостью забыл ананасы. Предстояло по новой крестить эту страну, медленно сползавшую в пучину дохристианских суеверий и почитания плохо загримированных под святых индейских богинь смерти.

Почему-то казалось, будто это что-то оправдывает. Цель и средства, цель и средства, ненавижу вас.

…И вот после встречи с отцом Диего на крыше я спустился вниз, на улицу. Посольская машина ждала, а в ней, как обычно, находился пошедший в народ посол под личиной водителя.

…Машина с трудом протискивалась через толпу в масках, освещенную карнавальными огнями. Здесь и там – мексиканские сомбреро и скелеты, местные шляпы гаучо и яркие одежды.

– Как прошло? – спросил посол.

– Успешно, но забавно. Красные хотели обменять сотрудничество на вашу голову, Кирилл, – ответил задумчиво. – Им было очень интересно, что за птица посол и правда ли, что у него есть какие-то права на престол.

– И во сколько вы оценили меня? Надеюсь, не дороже тридцати сребреников?

– Ну что вы. Это же коммунисты, к тому же здешние. Они с удовольствием скушали версию о том, что вы ставленник богатых родителей, купивших вам теплое местечко.

– Что за чушь?

– Ну да, в Империи такого не бывает, но они-то судят в меру собственной испорченности и марксистских предрассудков.

Мы помолчали.

Я ведь не соврал. И действительно ушел от легкого решения. Зачем?

Чтобы отвлечься, произнес:

– Агент сказал интересную вещь. Мол, он слышал, что у нас собираются возвести на трон живого святого…

– Мне неприятны такие речи.

– Интересно не это. Он сказал, что это дурацкий подход. Что Ватикан со своими средневековыми Борджиа, красные со Сталиным и местные давно поняли простую истину. И процитировал Шварца. Кажется, неправильно: «Единственный способ избавиться от дракона – это иметь своего собственного». Либо дракон, либо пища для дракона. Среднего не дано. И только, вдумайтесь, демократия избавит всех от прыщей и драконов.

– Логичный подход. Ему не приходило в голову, что демократия – тот же дракон о тысяче голов?

– Я спросил то же самое. Диего ответил: мол, именно поэтому красные предпочитают иметь одного конкретного дракона над драконом демократии. И если мы не озаботимся своим, их дракон закусит нашим святым. Что думаете?

– Они не правы. Но и те, кто орет про святых, ошибаются. Обсудим когда-нибудь потом, хорошо? План в силе? Вы уверены, что никто не пострадает?

– Как можно быть уверенными с ними? По идее, все должно пройти без сучка. Полицию отвлекут поджогами припаркованных авто. Войдут внутрь. Достанут оружие, объяснят, что та Санта Муэрте, в которую верят прихожане, капризная и гневливая, в жизни бы не допустила такого, выведут народ – и взорвут капище. Все под утро. В разгар карнавала.

– То есть это безопасно для населения?

– Насколько возможно. Святой Владимир, полагаю, в свое время желал вложить меч в ножны и никогда не казнить смертью, но даже сама Церковь оказалась против: некоторые вещи неизбежны. Побочные жертвы – одна из таких штук, – напрасно я сказал это тогда.

Но узнал я об этом, когда исправлять нанесенный вред было уже поздно.

– Почему, – пробормотал посол себе под нос, – почему мы не умеем действовать словом? Идти на смерть, как первые христиане?

…Ночь. Душно. Жарко. Томно.

Не спится. И не спиться – алкоголь не пьянил. Вечер выпал занятой. Сначала пришлось связываться с майором Сантьяго, чтобы достать товарищей Диего из тюрьмы для политических. Потом обсуждал по закрытому каналу со столичными взрывотехниками задачу. Передавал подробную инструкцию с картинками – чтобы и дебил разобрался – мятежному патеру.

Вернувшись, наконец, в свою конуру, выключил свет и завалился на кровать с бутылкой дурной текилы и сигаретой.

Начинался День мертвых. Где-то рвались фейерверки. Местные верят – в этот день умерших отпускают на побывку домой.

Чувствовал я себя погано. Собственная рожа казалась мне харей как раз такого, несвежего, трупа, вылезшего из могилы и непонятно что забывшего среди живых.