Алексей Евтушенко - Все небеса Земли [litres]

– То есть? – не понял Мигель.

– Ну… считается, что здесь когда-то люди свободно общались с разными духами. Вообще, весь Ольхон такой… мистический.

– Слушай, ты же христианка, – сказал Конвей. – О какой мистике ты говоришь?

– Мистика – это просто слово, – сказала Ирина. – Обозначающее вещи, которые не может объяснить наука. Или ты станешь утверждать, что наука объяснила всё?

– Нет, – покачал головой Конвей. – Не стану.

– Я слышала, – сказала девушка, – что научная база возникла на Ольхоне не просто так. Якобы ткань пространства-времени нашей реальности здесь тоньше, чем в других местах, и можно попытаться сквозь неё проникнуть. Эти мачты, – она кивнула в сторону острова, – и есть часть оборудования для такого проникновения.

– Круто, – сказал Мигель. – Этим сведениям можно доверять?

– Это слухи, – призналась Ирина. – Но слухи, скажем так, небезосновательные.

Они вошли в Малое море – пролив между Ольхоном и северным берегом, – и дальномер показывал, что до берега одиннадцать километров двести двадцать шесть метров, когда налетел шторм. Быстро, неожиданно, яро, словно конный засадный полк на пехотную штурмовую колонну. Вот только что парус наполнял спокойный, ровный ветер с юга, и уже через пять секунд с северо-запада, прямо в лица мореходов ударил ледяной резкий ветрище, засвистел в снастях, пытаясь сорвать парус и опрокинуть лодку. Тут же еще недавно относительно спокойная гладь озера-моря вздыбилась белопенными гривами волн, которые, подгоняемые ветром, ринулись на лодку.

– Спускаем парус! – заорала Ирина, кидаясь к мачте. – Сарма, чтоб ему в аду дуть!

Убрать парус они не успели. В следующий момент страшным порывом ветра его сорвало с мачты и унесло. Лодка вздыбилась, словно перепуганная лошадь. Стоящий на корме О’Доэрти взмахнул руками, крикнул что-то неразборчивое по-гэльски и пропал за кормой.

– Человек за бортом! – крик Ирины рассёк свист ветра, как сабля верёвку, и в её руках невесть откуда появился спасательный круг.

– Вон он! – палец Мигеля ткнул в ярко-оранжевое пятно спасательного жилета, мелькнувшее между волнами. – Георг, видишь?

– Вижу, – хладнокровно ответил робот. – Иду.

Он легко и красиво оттолкнулся от борта, нырнул, вынырнул и в несколько быстрых мощных взмахов оказался возле Конвея. Ударил ливень. Ледяные струи воды летели почти параллельно волнам, стегали наотмашь. Ирина и Мигель одновременно накинули капюшоны. Лодка плясала на волнах, и приходилось крепко держаться за всё подряд, чтобы не вылететь вслед за Конвеем.

– Держи, – Ирина сунула в руки Мигеля спасательный круг. – Если что – бросай. Я заведу двигатель и опущу мачту.

Мигель кивнул:

– Давай.

Девушка исчезла в каюте. Через две секунды заработал двигатель, спрятанный на корме в моторном отсеке, и телескопическая мачта поползла вниз, складываясь. Еще через две руки Георга Пятого ухватились за планшир, и робот вместе с Конвеем, вцепившимся ему в плечи, перевалился через борт и рухнул на дно лодки, – оба мокрые, словно две мыши, выбравшиеся из таза с водой.

Ирина развернула лодку против ветра и волн, но сарма так просто не сдавалась. Ветер усилился ещё, хотя это казалось невозможным. Мигель и Конвей с трудом втиснулись в крохотную рубку-каюту, дыша буквально в затылок Ирине, стоящей за штурвалом. Георг Пятый остался снаружи, невозмутимо перенося бешеный напор ветра. Потоки воды заливали ветровое стекло рубки, вокруг и впереди не было видно ни зги, и тут, вишенкой на торте, ливень перешёл в град. Словно залп шрапнели ударил по лодке. Углеритовый корпус выдержал, как и Георг Пятый снаружи (робот только уселся на дно, вцепился руками в борта и втянул голову в плечи).

– Когда это кончится?! – Мигелю приходилось кричать, чтобы перекрыть грохот, с которым град колотил по крыше рубки и стёклам.

– Не знаю! – крикнула в ответ Ирина. – Это сарма! Дикая вещь! Может, через минуту, а может… О, чёрт, только не это!

Мигель глянул вперёд. Словно специально для него там на мгновение прояснилось, и он увидел, как на лодку стремительно и неотвратимо надвигается длинная крутая волна высотой с трёхэтажный дом.

– …! – сорвалось с языка Конвея по-русски. – Это что?!

– Цунами! – крикнула Ирина. – Где-то неподалёку тряхнуло! Твою ж мать, почему всё сразу?!

И тут сдох двигатель.

Через мгновение, показавшееся Мигелю жутко растянутым, гигантская волна подхватила лодку, закрутила, понесла и через несколько минут с силой швырнула на скалистый ольхонский берег.

Болела голова. Сильно. Казалось, если открыть глаза, боль поднажмёт, распояшется и станет вовсе нестерпимой. Но что-то подсказывало, что сделать это всё-таки надо. Мигель прикрыл их ладонью (рука двигалась свободно, и это обрадовало), разлепил веки и посмотрел сквозь чуть раздвинутые пальцы. В поле зрения попала чья-то высокая стройная и голая нога. Мигель раздвинул пальцы пошире, затем подумал и вообще убрал руку.

Теперь он увидел две голые ноги, а в следующую секунду их обладательницу. Это была Ирина. Со спущенным и снятым с одной ноги комбинезоном, только в свободном толстом зелёном свитере и узких чёрных трусах, она стояла возле перевёрнутой лодки спиной к Мигелю. Правая нога поставлена на лодку, в руках – самоклеящийся бинт. Этим бинтом, не торопясь, девушка перевязывала себе голень чуть ниже колена.

Очень эротично. Даже голова перестала болеть. Ну, почти.

– Хватит пялиться на мой зад, извращенец, – не оборачиваясь, сказала Ирина, – лучше другу своему помоги.

– Извращенец – это если бы я не пялился, – Мигель сел, ощупал себя. – Ты умеешь видеть спиной?

– Как любая женщина.

Вроде цел. Дотронулся до головы в том месте, где болело сильнее всего. Шишка чуть выше темени, и волосы слиплись от крови. Вот в этой шишке и ране боль и пульсирует. Не сказать, что очень уж сильно, но неприятно.

Он поднёс пальцы к глазам. Да, кровь уже свернулась. Почти.

Вытер руку о комбез, не удержался и ещё раз посмотрел на ноги Ирины.

Ох…

Поднялся, опираясь руками о гальку. Огляделся. Мир вокруг слегка покачивался. Ага, значит, сотрясение всё-таки есть. Ладно, разберёмся.

Жуткий ледяной ветер сарма пропал, как не было. Сквозь широкие синие прорехи в разбегающихся тучах светило яркое весеннее солнце. Утихли волны, и только мощный байкальский прибой, словно ненасытный зверь, кипел и ревел на прибрежной гальке. На гальке, до которой было метров сорок, а то и все пятьдесят. Однако.

Мигель повернулся спиной к прибою и увидел Конвея. Мокрый друг-блюзмен лежал на траве лицом вниз и не шевелился.

– Э! – воскликнул Мигель и шагнул вперёд. – Что с ним?