Шимун Врочек - Питер. Битва близнецов [litres]

– Я тебе помогу, – сказал Мамед медленно. – Чувствую, я пожалею об этом.

– Скорее всего.

– Нас убьют?

– Очень может быть. Такова судьба героев – заваливать трупами амбразуры.

– Но я помогу, – сказал Мамед.

«Вот оно что».

Убер вернулся, наклонился и подобрал согнутую жестяную табличку.

Соловья никогда не учили музыке, хотя он и хотел. Он чувствовал в себе музыкальные способности, он физически, телом ощущал движение мелодии и гармонические ряды. Но нет. Никакой музыки, мелкий засранец. Соловья с детства учили бить и терпеть боль. Но чаще терпеть. А потом случилась Катастрофа, и эти знания ему пригодились.

Он не был слабым.

Но первые месяцы в метро были жестокими. Невероятно жестокими и страшными. Зверские времена. Соловей покачал головой. Люди уже забыли, а ведь царствование Саддама Кровавого принесло метро мир. Жестокий, страшный, но мир и порядок вместо первоначального хаоса. Даже сейчас, когда империя Саддама развалилась, многое из созданного им продолжает худо-бедно существовать. Например, та же санитарная служба и служба мортусов. А демократический совет Большого метро, как они себя называют, пытается управлять метро, как при Саддаме, – только, мол, по-демократически. Но сам Совет все больше напоминает собрание местных князьков и мелких тиранов. Когда одна тварь жрет другую.

Некоторые времена лучше навсегда оставить в прошлом. Не вспоминать, не чувствовать, что там пережито и потеряно.

Унижение. Насилие. Голод. Жажда. Холод. Удушье. Болезни. Война.

«Все четыре всадника Апокалипсиса прошлись по мне, с-сука». Всеми копытами, подкованными стальными отравленными шипами.

Раскаленными спицами.

«Больше никогда, – твердил себе Соловей. – Я всегда буду на вершине пищевой цепочки. Я буду рвать зубами. Я буду безжалостен и милостив одновременно. Я буду крут».

Здесь, на «Обводном», он наслаждался властью и стабильностью, прежде чем началась эта хрень с Мартой и ее дочкой. С этим дебилом, ее любовничком…

Соловей вздохнул. Марта была сладкой изнутри. Прежде чем убить, он взял ее несколько раз сам, затем приказал это сделать своим людям. Даже этому трахнутому в голову тупому казаху.

Сейчас он об этом жалел. Надо было оставить ее в живых, для себя – или убить ее сразу после, а не отдавать этим ублюдкам. Грязные, мерзкие соратнички. Соловей чувствовал себя после этого… замаранным.

«А еще у меня есть собственный дракон».

Он знал, что умеет петь и у него великолепный, уникальной красоты и диапазона голос. Возможно, если бы не война, Соловей бы сейчас пел в опере. В Большом театре, в Ла Скала – почему нет? Шелковые обертоны в собственном голосе доставляли ему удовольствие, особенно когда женщины велись на это. А они всегда велись. Или на голос, или на уверенную силу. Власть очарования.

Ложились и принимали насилие. Потому что на самом деле хотели этого. Он уверен. Иногда Соловей заходил слишком далеко, но старался держать себя в руках. Чтобы не калечить их хотя бы. Только жестокость вызывала в нем какой-то отклик, что-то, похожее на оргазм. А с тех пор как в его голове поселился дракон, Соловей стал спокойнее. Словно он больше не был одинок.

Дракона надо кормить и лелеять.

Он будет расти. Он будет тебя любить. Он твой. А ты – его.

Он его мысленно гладил, как домашнее животное. Словно ручного крокодила. Уродливого любимца, который жрет все и смертельно опасен. Но только не для него, хозяина…

Дракон растет.

А мэр, которым управляет серый кардинал Соловей, будет придатком к этой человеческой массе. Иногда Соловей чувствовал себя драконом, который находится одновременно в десятках голов, в сотне. А потом будет и в тысячах.

И только несколько человек избежали этого.

Один из них – этот приезжий.

Уберфюрер.

Чертов скинхед. Голубоглазый нацист-ариец, с-сука.

Соловей почувствовал боль, посмотрел вниз. Разжал кулаки. Ногти впились в ладони до крови, он расправил ладони, вытянул пальцы. Ладони были мокрые от крови… и возбуждения. Соловей потянул носом запах. Медный запах крови и возбуждения. Похоже, у него встал.

– Черт, – сказал кто-то. – Соловей, слышь.

– Чего?! – Соловей обернулся.

– Там кто-то ходит.

– Не ждали? – раздался из темноты знакомый насмешливый голос. – А я вернулся. Поговорим?

– Покажись, – сказал Соловей. – Или зассал?

– Ну не то, чтобы зассал, – сказал Убер. – Но где-то рядом. Ладно… Я выхожу, не стреляйте.

– Не стрелять, – велел Соловей. – Иди на свет! – крикнул он Уберу.

Лучи фонарей осветили высокую жилистую фигуру скинхеда. Он вышел вперед.

– Руки подними! – крикнул Карим.

Убер ухмыльнулся и неторопливо, почти издевательски поднял руки. Мол, все. В одной руке у него была полупустая бутылка.

– Все, все, не надо нервничать, – сказал Убер.

Соловей принюхался. Точно, от скинхеда шел мощнейший запах спиртного. С угольными и торфяными нотками. Запах нормального алкоголя, не то, что эта сивуха в «Крабе». Убер пошатнулся, мотнул головой. Снова выпрямился.

Соловей засмеялся. Ну надо же…

– Ты что, пьяный? – спросил он.

Убер усмехнулся.

– А ты как думаешь? Конечно, пьяный.

Он помахал в воздухе почти пустой бутылкой «Белой лошади».

– Я что, похож на лошадь? – спросил Убер задумчиво. Приложился к горлышку бутылки, запрокинул голову. Кадык дернулся. Убер оторвался, вытер губы, отбросил бутылку в сторону. – А похож.

– Только на пьяную, – съязвил Соловей.

– Ага. Лошадь, послушайте, лошадь… Чего вы думаете, что вы их плоше? – процитировал Убер.

– Зачем пришел? – спросил Соловей.

– Потрепаться. Я же трепло, ты знаешь. Мне попиздеть за жизнь – хлебом не корми. Стоп, кстати…

В следующую секунду Убер сделал шаг в сторону – и словно провалился в темноту. Соловей сначала не поверил своим глазам. Он опять проделал этот трюк!

– Убер, сука, не смешно! – крикнул он. В ответ – молчание.

Всеобщий хаос. Люди Соловья испуганно оглядывались.

– Где он?! – закричал Соловой.

– Я здесь. Я давно уж здесь стою, на крылечке на краю… Жду, пока, мол, ты закончишь выступлению свою, – процитировал Убер. – Леонид Филатов, «Про Федота-стрельца». – Он вышел на свет. Бутылки в руках уже не было, зато была какая-то плоская квадратная штука. Вроде листа металла.

– Убер, блять. Твои фокусы… – Соловей с трудом сдержался. – Я тебя чуть не пристрелил.

– Да не, я тут недалеко отходил. Забыл кое-что.

Соловей помедлил.

– Что? Еще накатить?

– Не! – Убер засмеялся.

«Вот псих», – подумал Соловей.

– Сейчас поймешь. – Убер поднял погнутую металлическую табличку «Не курить», показал Соловью. Перевернул лист. Вся обратная сторона была исписана мелким почерком. Точнее, исцарапана.