Олег Горос - А утром пришел Фо… [litres]

– Все в порядке, – успокоил Антон. – Их нет. Уж не знаю почему, но пропали. На, лучше еще пригуби. Это самогонка Петровича.

Он сам отхлебнул из фляжки и протянул мне.

– Вы это, не налегайте… – Петрович забрал у меня фляжку, – Нам еще идти.

– Странные тут… животные, – сказал я, глянув на него.

– Ага, – кивнул тот. – Скажем так, необычные.

– И давно они здесь?

– Не очень, – уклончиво ответил начальник склада. – Честно сказать, еще вчера утром их здесь не было.

– Откуда ж они взялись? – Я уже начал спрашивать прямо, чувствуя, что этот человек знает обо всем явно побольше нас.

– В общем, так, – сказал Петрович, – болтать будем, когда придем на место. Надо поспешить. Запомните: идти строго за мной и не разбредаться. Здесь сплошные топи и… И еще черт-те что!

И Петрович, подняв фонарик, пошел, закинув на плечо вещмешок.

– Вот это самое «черт-те что» меня больше всего и пугает, – шепнул я Антону, и мы побежали догонять Петровича.

Я шел последним. Китель натирал рану, спину словно резало бритвами, но я старался не останавливаться, боялся отстать и потеряться в тумане. Мысль о том, что Петрович, возможно, наконец-то выведет нас из этого болота, а может быть, вообще из тумана, придавала сил. Остановка случилась так внезапно, что я чуть не сбил с ног неожиданно замершего Трошникова. На мой вопросительный взгляд тот ответил:

– Вроде добрались.

– Куда?

– Туда, где безопасно, – раздался из тумана голос Петровича.

Я сделал еще пару шагов и увидел перед собой кирпичную стену. Ее полностью скрывали туман и мрак, а потому непонятно было, то ли это очень высокий забор, то ли дом, то ли… склад. Где-то справа скрипнула дверь, и туман прорезала узкая полоска света.

– Входите. Будьте как дома, – позвал Петрович.

Мы пошли на это сияние и спустя пару секунд ввалились в огромный, ярко освещенный множеством ламп холл.

– Ни хрена себе! – Антон присвистнул, ошарашенно глядя по сторонам.

– Это что, продолжение коллективного бреда? – Я тоже с сомнением окинул взглядом стены, увешанные огромными картинами в золоченых рамах, расписной фарфор в стеклянных шкафах с зеркалами, хрустальную слепящую люстру. Я даже тряхнул головой, на полном серьезе ожидая, что все это вот-вот исчезнет.

– Не стесняйтесь. Милости прошу, – сказал Петрович, усмехнувшись, явно радуясь произведенному впечатлению, и гостеприимно обвел рукой все это великолепие, на фоне которого он, в своем армейском плаще и сапогах-болотниках, походил на батрака, ступившего в барские покои.

Мы не торопились входить. Наоборот, заметив, что стою грязными сапогами на гигантском ворсистом багровом ковре, я поспешно сошел с него, попятившись обратно к порогу. Словно вот-вот явится этот самый барин и выгонит нас взашей.

– Снимайте свое барахло, – сказал Петрович, повесив плащ на вешалку. – Я сейчас воду нагрею. В баньке попаритесь…

Мы все еще растерянно мялись у порога.

– Поверьте мне на слово, здесь вам ничего не грозит! – Слово «ничего» Петрович сказал с таким нажимом, что я почему-то ему поверил.

«Он явно что-то знает обо всем происходящем, – подумал я. – Быть может, у него дома есть нечто такое, что отпугивает чудовищ? Ведь, в отличие от караулки, его хоромы до сих пор целы, а сам он безбоязненно шарахается по лесу. Да и чудища нас отпустили, едва появился Петрович».

Антон, пожав плечами, как ни в чем не бывало взгромоздился на белоснежный кожаный диван и вытянул ноги.

– Что? – перехватил он мой пораженный взгляд. – Ты еще способен тут чему-то удивляться?

Я все-таки заставил себя сделать шаг и робко присел рядом.

Баней оказался вовсе не ветхий бревенчатый сруб во дворе, какому следовало быть у затерявшейся в дебрях тайги избы. Это была пристройка к дому, в которую вела дверь прямо из холла.

– Вот это усадьба! – воскликнул Трошников, входя в уставленный резной мебелью предбанник. Стены украшали рога, шкуры, картины. У закрытого ставнями окна стоял покрытый скатертью столик.

– Ну и сервис! – Глаза Антона разгорелись. – Много ли нужно солдату для счастья?

Это он сказал о пачке сигарет, лежащей на столике около огромной серебряной пепельницы. Я не разбирался в табачных марках, но, судя по довольному возгласу Трошникова, в пачке находилось нечто покруче его привычной «Примы».

– Я-то всегда думал, что несчастный Петрович прозябает в какой-нибудь лесной избушке, – отметил я, присев на дубовый украшенный причудливой резьбой стул. – А при таком-то раскладе чего и в тайге не жить! Откуда, интересно, у него такие хоромы?

– Да какая разница… – Трошников с наслаждением затянулся сигаретой и выпустил к потолку клубочек дыма. – Может, он сын генерала! Ну, или дочку генеральскую того… Давай снимай скорее эту грязь!

Он потянул за каблук моего сапога, и тот со всхлипом упал на пол. Я стащил второй сапог, швырнул на пол мокрые портянки. Антон между тем принялся сбрасывать с себя грязные шмотки.

– Интересно, а что там? – сказал я и потянул за ручку двери.

В лицо ударил жар. Передо мной предстала парилка. Я закрыл дверь и тоже принялся стаскивать вонючую мокрую форму. Я бросал одежду прямо на пол, посчитав, что этой грязи нечего делать на вешалке.

Трошников уже заскочил в парилку, и оттуда раздавались его восторженные вопли. Распахнув дверь, я сделал шаг и оказался как в тумане. С полминуты совершенно ничего не видел, а лишь слышал голос Антона откуда-то сверху:

– Зверек, давай сюда!

Я разглядел наконец четыре деревянные ступени, а на верхней – пятки Трошникова.

– Да уж, это не наша армейская баня, где как в программе «В мире животных»! – воскликнул довольный Антон и в следующий миг звезданул меня горячим дубовым веником по голой спине. Свежая рана вспыхнула адским пламенем.

– А-а-а! Ты чё, дурак? – Я ринулся было на Антона, но тот принялся усиленно размахивать веником.

Тогда я соскочил вниз и выбежал из парилки, а спустя минуту появился с тазиком в руках.

– Э-э-э… Зверек, не гони! – успел прокричать Трошников в тот самый момент, когда я с кровожадной улыбкой выплеснул на него ледяную воду.

Часть воды попала на раскаленные камни, и от них повалил такой пар, что мы оба выскочили в предбанник.

– Хорошо, – сказал Трошников, развалившись на резном стуле и прикуривая новую сигарету.

– Как думаешь, мы выберемся отсюда? – спросил я, присаживаясь на соседний напоминающий трон стул.

– Фиг его знает. Может, да, а может, и нет. – Трошников стряхнул пепел в серебряную пепельницу. – Понимаешь, Зверек, умереть не страшно. Все мы смертны и рано или поздно сдохнем. Так какая разница, от чего и когда? Тем более что сейчас мы солдаты. Ведь, когда даешь присягу, понимаешь, что может возникнуть такая ситуация, когда придется жертвовать собой. Мы были на боевом посту – в карауле. Произошло нападение, а значит, наш долг солдата – драться не на жизнь, а на смерть.