Валерий Гуминский - Кровник (СИ)

Шаман шутил, но я чувствовал в его голосе напряжение. Хрутт боялся до смерти неизвестности, а я сознательно ничего не говорил. Кстати, он был недалеко от истины. Вскрытие могилы требует крови. Так что при самом худшем варианте, если я не найду ритуальную жертву, то ею будет заложник.

— А кто такая Синильга? — заинтересовался я.

— Легенда у эвенков ходит, — охотно откликнулся Шаман, желая заглушить давящую энергетику места громким голосом, — что у одного охотника родилась дочь, красивая — умереть не встать! Назвал ее Синильга, что на эвенкийском звучало как «снег», потому что в этот день снег шел, чистый, крупный. Ну, красивая девка была и умная. Стала шаманкой. А умерла молодой по неизвестной причине. Тунгусы выдолбили в дереве колоду и похоронили ее там по своим обычаям, да еще подвесили кверху. И похоронили на одной из эвенкийских рек. Где — никто не знает, но версий много. Не важно…. Так вот, эта шаманка взяла моду ходить по ночам, пугать людей, особенно мужиков, да еще одиноких. Приходит ночью, начинает бродить вокруг дома или чума, скрестись, стучаться. Говорят, что ничего плохого она не делала, ну, так, мелкие пакости, вроде мебель передвинуть или вещи переложить с места на место….

Шаман постучал себя ладонями по груди, пошарил в карманах и огорченно вздохнул:

— Эх, курева нет! Уши пухнут.

— Давай дальше, — нетерпеливо сказал я, удивляясь, почему меня так заинтересовали мифы аборигенов.

— Ладно. Входила она в дом, и звала с собой мужика. Уговаривала до тех пор, пока он не срывался с места и не исчезал в тайге. Или просто умирал после встреч с нею. Появления Синильги эвенки боятся до смерти. Проводят специальные обряды, чтобы она оставалась в своем мире, где ее стерегут черти. Очень хорошо просят. Но если надо — шаманы могут ее вызвать для помощи роду, когда приходят тяжелые времена.

Хрутт замолчал, подкидывая в печку дрова, которые нашлись здесь же под топчаном, уже высохшие до звонкости. Треснул сучок от жара, и я от неожиданности вздрогнул.

— А ты откуда знаешь эту легенду?

— Да ее здесь многие знают. Галсан знает, у него бабка из эвенков. Так что я в теме, понял?

— Все, ложимся спать. Завтра с утра пойдем без больших перерывов. Надоело плестись, — как-то разом очарование старинным мифом исчезло, и во мне снова заговорил Охотник.

Ночью внезапно похолодало. Я спал без термонакидки, не видя в ней нужды. Шаман так растопил печь, что полночи тяжело дышалось от жаркого воздуха, скопившегося в избушке. Маленькое оконце было заткнуто какой-то тряпкой, найденной на полу, такой же истлевшей, как и само строение. Кто здесь жил, когда последний раз человек приходил сюда? Мысли хаотично крутились в голове, и старался отогнать их, чтобы нормально выспаться, не будоража мозг лишней нагрузкой. Заснул, казалось, крепко, но пронзительный холод вынудил меня накинуть спасительное покрывало. Я взглянул на печь. Алые уголья еще не подернулись сизоватой пленкой, и от чугуна шел нестерпимый жар. В чем дело? Не могло же за ночь так резко похолодать?

Стояла мертвая тишина, и где-то за бревенчатой стеной мой чуткий слух уловил едва слышимее дыхание, словно крупный зверь стоял рядом с зимовьем и раздумывал, стоит ли попытаться проникнуть вовнутрь или уйти восвояси? Я осторожно встал с топчана, подошел к окошку, аккуратно вынул тряпку и прислушался. Да, возле нашего места ночлега явно кто-то ходил. Но ходил очень умело, словно плыл над землей, не касаясь ни травы, ни сухих веток. Холодом, конечно, тянуло, но обычным, приятным, когда разгоряченное тело требует свежести. А внутри температура упала до минусовой, я это кожей чувствовал.

Внезапно я заметил высокую фигуру в темной одежде, словно скользящей между деревьев, но не торопящуюся приближаться к избушке. Она медленно кружила вокруг нее и все время молчала. Легший на землю снег прекрасно оттенял пропорции незнакомца или незнакомки, позволяя мне рассмотреть ночного гостя. И тут какой-то тихий, нежный звук поплыл в ночной тишине. Фигура то появлялась, то исчезала, и только по звону можно было определить, где она находится.

Вытащив жердь из пазов, я решительно шагнул на улицу. В левой руке я держал меч, желая встретиться лицом к лицу с ночным гостем. Я уже говорил, что меня мало трогают местные мифы и предания, у меня нет иррационального страха перед неведомым. Конечно, признаюсь, что на Фольмапасе тоже существует культ мертвых, но он более практичен, что ли. Мертвые никому не мешают, они живут в своем мире, и не делают попыток вернуться к живым с благими ли намерениями или со злобой.

Я стал подозревать, что к нам пожаловала сама Синильга. Слишком тонка фигура в балахоне, неширокий шаг, семенящая походка. Так мужчины не ходят. Еще и атрибуты для колдовства: небольшой бубен, в который призрак постукивает при ходьбе, на голове маска из черепа какого-то животного, одежды обшиты хвостами пушных зверьков.

— Эй! — крикнул я, оглядываясь в поисках Синильги. — Подойди сюда!

Раздался смех, негромкий и совсем не пугающий. Морозным воздухом обдало затылок. Я резко развернулся. Синильга стояла в тридцати шагах от меня и смеялась. Потом сделала жест в сторону леса. Губы ее зашевелились, но я не понимал ни слова. Махнув мечом, решительно направился к призраку. Все было так необычно, и в то же время реально: тихий шелест клинка, скрип влажного снега под ногами и время, замедлившее свой бег. Подойдя к Синильге, которая и не думала исчезать, я увидел вместо лица, скрытого под капюшоном, темный овал. Пустота, угольная чернота. Клинок описал полукруг и обрушился на фигуру. Только вместо плоти меч прошил пустое место. Синильга смеялась за спиной. Я со злости плюнул в снег.

— Можешь сколько угодно насмехаться надо мной, но твоих чар я не боюсь, — негромко сказал я и ушел в избушку. Закрыл дверь за запор и завалился спать. И больше ничего меня не беспокоило.

Утром я пинками поднял дрыхнувшего Шамана, развязал его и погнал по лесу. Ночной снег начал таять, обнажая мокрую листву и хвою. Нависшие на кустах комья снега с тихим шелестом падали вниз, если их задевали неосторожным движением.

— Видел я ночью твою Синильгу, — почему-то я захотел рассказать хрутту о странной встрече, — приходила, кружилась вокруг заимки.

— И что она делала? — жадно спросил заложник.

— Да ничего особенного, — пожал я плечами, — слишком много смеялась, бегала вокруг заимки, звала в лес.

— В лес, говоришь? — хмыкнул Шаман. — Тогда тебе крупно не повезло, Высший. Очень крупно.

Только через три дня Лан Вэю удалось выехать из Романовки. Все это время военные и полиция допрашивали выживших на прииске. Дракона допрашивали майор Завьялов и еще какой-то человек из военной прокуратуры. Их интересовала не криминальная подоплека появления китайца на «Шульгинском», а все детали происходившего боя. Несколько раз Лан Вэй описывал ворвавшуюся в барак тварь, каким образом удалось ему остаться в живых, характер повреждений, нанесенных им и другими участниками стычки этому пришельцу. Подполковник Сорокин подтвердил, что это именно он завалил чужака очередью в голову.