Сергей Куц - Земля 2252

Поросль вплотную подступала к дороге. Иногда нависающие над ней – если можно было так назвать две колеи – ветки деревьев царапали крышу. Андрей всегда любил лес, но здесь даже внутри автомобиля ощущал себя неуютно. Мрачные темные заросли на месте мертвого города рождали внутри тревогу, а то, может, и страх.

Бродить здесь в одиночку Андрей не стал бы.

– Внимание! – вдруг громко заговорил Артур Джонс, чтобы слышно было с переднего кресла, – назад он не оборачивался. – Сейчас включатся камеры, и я начну запись блога. Ты будешь молчать и раскроешь рот только тогда, когда я тебя спрошу. Ты будешь со всем соглашаться и давать…

Рамирес замялся, подбирая на русском нужное слово.

– Утвердительные ответы! – нашел он наконец.

Ливадов молчал. Упрямство и злость не позволяли соглашаться. Да и что вообще наговорит Рамирес?

– Ты понял? – В голосе Джонса зазвучало явное раздражение. – Утвердительные!

– Понял, понял, – произнес Андрей.

Разум восторжествовал. Не время быковать, он еще отыщет случай вцепиться в глотку Рамиресу и двум его подручным, но не сейчас.

Плотные заросли неожиданно расступились. Джип выкарабкался на широкую поляну, повернув налево, и Андрей сперва прочувствовал, куда приехали, а потом и вспомнил местность. Они двинулись по Советской улице.

Две дорожные колеи оставались по-прежнему убогими, но, странное дело, лес отступил и изрядно поредел по правую руку от дороги, а меж деревьев показался узнаваемый остов четырехэтажки, что когда-то примыкала торцом к исчезнувшему перекрестку. Окрашенная в желтое штукатурка отвалилась почти везде, от дома остались лишь частично обгоревшие стены. Внутри каменного каркаса стен и вокруг дома – новый лес, однако куда менее густой в сравнении с противоположной стороной Советской улицы. Там деревья по-прежнему стоят стеной.

– Куда мы едем? – не удержавшись, спросил Андрей.

Ответ Рамиреса был короток:

– Shut up! Заткнись!

– Понял, босс, – буркнул под нос Ливадов. Недолго тебе, сука, осталось.

Андрей покосился на негра. Тот вновь расплылся в белозубой улыбке и весело подмигнул рабу. Вот весельчак! Пленник выругался. Смешно ему, но ничего, будет и на нашей улице праздник.

Негромко урча мотором, джип ехал дальше. Слева через поредевший лес на землю падало множество солнечных лучей, день выдался ладный, но тревога и ощущение опасности никуда не делись.

– Action! – громко произнес Рамирес.

Команда к съемкам прозвучала для Андрея почему-то внезапно, он завертел головой в поисках камеры, которая будет его снимать, только ничего не обнаружил. Запись в салоне автомобиля велась скрытыми устройствами.

– Друзья, это вновь я, Артур Джонс, и я вновь разговариваю с вами по-русски, чтобы разговор понимал мой раб. Вы же помните его по прошлому выпуску?

У Ливадова зачесались кулаки – казалось, что Рамирес рассказывает о нем, словно о какой-то мартышке.

– Мы накормили его, приодели.

Ливадов заскрежетал зубами от нахлынувшей на него ярости, однако сдержался и сохранил внешнее спокойствие – уставился в окно, чтобы не подыгрывать съемке. Стены из красного кирпича с проемами высоких окон трудно было не узнать. Старинное здание ликеро-водочного завода сохранилось очень хорошо, не видно только ни одного куска стекла в черных пустых оконных глазницах… Из них как будто кто-то наблюдает, затаившись в развалинах.

– Посмотрите на него, – продолжал Джонс. – Андрей! Андрей, ты слышишь меня?

Ливадов отвел взор от неживого пейзажа:

– Да.

– Я рассказывал тебе, что целью моей поездки в Старую Россию было посещение уцелевших после войны христианских храмов. Это блог миссионера и путешественника, – развел Джонс руками, обращаясь к своим зрителям, – и мы почти добрались до последней точки из списка церквей, которые я собирался посетить.

Андрей слушал и молчал. Ничего о себе Джонс, конечно, не рассказывал, но Ливадов должен соглашаться с ним.

– Помнишь, я говорил тебе про церковь… – Рамирес на мгновение замялся, ему предстояло выговорить непривычное слово, – церковь… Прасковеи Пятницы.

– Помню, – солгал Андрей. Американский придурок переврал название. Ливадов и сам часто путал в детстве, пока набожная бабушка не научила говорить правильно. Церковь Параскевы Пятницы.

– Ты ведь тоже захотел ее увидеть?

– Конечно, – кивнул Андрей. Движение головой вниз напомнило об ошейнике. Сука!

– Мы почти добрались до нее, и я должен хотя бы кратко поведать зрителям об этом храме, – продолжал Джонс.

Ливадов не слушал американца. Внимание привлекло еще одно здание по улице Советской. Серая жилая девятиэтажка, выступающая над густым окружающим ее кустарником. Длиннющая. Ничего не осталось от перекрестка дорог, у которого она начиналась, но стены сохранились очень хорошо, и они должны тянуться до следующего перекреста с улицей Республиканской и дальше вдоль нее, к проспекту Октября, почти на полквартала.

Стекол нет, крыши, кажется, тоже, но… Андрей крепко выругался про себя. Что это было? Он заметил человека на разбитом балконе седьмого этажа. Большего, чем темная фигура, быстро скрывшаяся внутри здания, разглядеть не удалось.

Хрен бы с ней! Но в душе заскребли кошки. Появилось недоброе предчувствие. В мертвом городе от случайного встречного ничего хорошего не жди.

– А после мы вернемся в USA! – продолжал Джонс. – Я свяжусь с властями, те сделают запрос в Красный сектор. Если мой раб гражданин красных, русские выкупят его.

Андрей замер после услышанного. Русские? Выкупят его? Может быть, это надежда на спасение? Но… Он точно не является гражданином никаких красных! Не те ли это люди, что похитили сестру? Не окажется ли он вновь на положении раба?

Ливадов выругался, давя в себе малодушие. Несмотря на все сомнения, так хотелось, чтобы рабский ошейник просто сняли русские, для которых он окажется своим. Да только что получится, если это будут какие-нибудь не такие или не те русские?

Девятиэтажка походила на полуразрушенный заброшенный замок в лесу и все тянулась и тянулась вдоль грунтовки справа от неспешно идущего по колдобинам автомобиля. Вообще-то к церкви должны были свернуть прямо перед ней, но в зарослях слева от дороги проезда не было.

Ехали теперь в тишине. Андрей вдруг понял, что Рамирес смолк, и, признаться, это обрадовало. До тошноты противно играть в спектакле миссионера.

Грунтовка и джип добрались до внутридворового проезда через девятиэтажку, его хорошо видно над кустарником. Здесь раньше был светофор на пересечении Советской и Республиканской, которая, кстати, в прошлом напрямую вела к железнодорожному мосту. А нынче никакого перекрестка: грунтовка просто берет влево, делая поворот почти под прямым углом.