Олег Кожевников - Библия выживальщиков: Эпоха выживания. Мародерские хроники. Битва в пути [сборник litres]

Боль! Боль в глазах. Именно это я почувствовал, когда очнулся от нарушения ритма движения нашего «газона». Все тело затекло и, несмотря на работающий обогрев, в кабине было довольно прохладно. Посмотрев на хронометр, удивился – казалось, спал часов пять, на самом деле выходило, что пересел на пассажирское место только два часа назад. Я перевёл взгляд на водителя и спросил:

– Серёга! Что случилось? Почему остановился? В это время он что-то говорил по рации. Оторвавшись от неё, он, глянув на меня, ответил:

– Да всё нормально, Батя! Просто пора доливать солярку…

Сергей грубо выругался и добавил:

– Хотя по расчёту Коли топлива должно было ещё хватить километров на сто. Вот встанем враскоряку посреди Каспийского моря, а в такой холод это, считай, дело-труба!

Он опять выругался и громко прокричал в рацию:

– Алло! Алло, Флюр, Хан, твою мать, отзывайся! Из приёмника донёсся искажённый помехами голос Флюра:

– Ну что орёшь, Малой? Страшно стало, решил нарушить это белое безмолвие, поболтать со мной захотел?

Из динамика раздались отрывистые, каркающие звуки Флюрова смеха, и он продолжил:

– Серёга! Если даже отстал и заблудился – не боись, держи хвост пистолетом. В случае чего, разбуди Батю, вот уж он-то тебе точно вставит хорошенько – сразу в мозгах прояснится, и ты быстро нас догонишь.

Из рации опять донеслись булькающие звуки смеха. Сергей, уже более тихим голосом, забубнил в микрофон:

– Да хватит тебе подкалывать! Соляра заканчивается, надо останавливаться и заправляться. У нас движок уже кашлять начал, минут через пять заглохнет. Я тебе когда ещё говорил, что лампочка загорелась, а ты – «не суетись, не суетись, спешка нужна при ловле блох»… Вот сейчас и доловимся – двигатель заглохнет, потом на таком холоде будем целый час заводить.

На улице стоял сорокаградусный мороз. Время клонилось к вечеру, солнце скрылось и начало темнеть, но даже теперь без солнцезащитных очков смотреть на простирающуюся повсюду бесконечную снежную равнину было совершенно невозможно. Да, судя по состоянию моих глаз, долго в солнечную погоду управлять вездеходом я не смогу; возраст уже не тот, за пятьдесят всё-таки. Почти семь лет мы находимся в нечеловеческих условиях постоянной борьбы с диким холодом и нехватки элементарных, жизненно необходимых вещей, включая продукты и топливо. Эти мысли свинцовым обручем давили голову. Пытаясь уйти от них, я посмотрел на моего напарника с намерением пошутить или сказать какую-нибудь умную фразу, но слова застряли у в горле. Отстраненным взором стороннего наблюдателя я вгляделся в лицо Сергея и невольно вспомнил, каким он был семь лет назад – симпатичный двадцатипятилетний парень; сила и здоровье буквально выпирали из него. Сейчас же он выглядел ужасно, такой физиономией вполне можно было пугать детей и молоденьких девушек; лицо измождённое, кожа во многих местах обморожена и шелушилась, даже трёхдневная щетина не могла скрыть этого. Я потрогал своё лицо, прикосновения не чувствовались, наверное, верхняя часть кожи тоже была обморожена, думаю, вид был у меня пострашнее, чем у Серёги, – возраст всё-таки.

Силой воли я подавил в себе такие упаднические мысли и бодрым голосом произнёс:

– Серж! Ну ты и страшен, бродяга! В прежние времена тебя такого без всякого кастинга взяли бы на роль зомби в любой голливудский фильм ужасов.

Он обиженно закусил губу и надтреснутым, скрипучим голосом ответил:

– Да? А вы себя-то давно в зеркале видели? И вообще, я своей Наташке и такой нравлюсь, а мнения других меня не интересуют, – он отвернулся и стал с деловым видом что-то разглядывать на приборном щитке «газона». Я его хлопнул по плечу и уже другим тоном произнёс: – Малой, не обижайся! Мы все сейчас такие – «красивые», зато живые! А что кожа обморожена, так это ерунда, в тёплых краях отрастёт новая.

В это время из рации донёсся голос Саши:

– Серёга! Сейчас все поворачивают к тебе. Буди Батю, минут через десять подъедем. Я предупредил наших дам, чтобы начинали готовить обед. Думаю, хотя бы раз в сутки супчик-то похлебать можно? А то всё внутри слипнется, нафиг. Заодно совещание устроим, что делать дальше, ведь с таким расходом топлива может и не хватить до Баку.

Вместо Сергея рацию взял я и нарочито строгим тоном ответил:

– Приём! Санёк, вы что там засоряете эфир? Поспать, блин, не даёте. Флюру его басом только в общественном туалете кричать.

Из динамика донеслись отдалённые звуки смеха. Я между тем продолжил:

– А насчёт супчика ты прав – организм, он не железный, надо иногда и побаловать. Тем более в кунге, наверное, тепло, к тому же там наши женщины, – я хохотнул, – да и в полный рост можно будет встать, хоть немного размять кости. Не мешало бы и Колю пропустить по кругу – вставить пистон за такие расчёты. Какого чёрта! Он что, не знал, что при таком морозе расход топлива будет гораздо выше. Ладно, за обедом всё обговорим, а сейчас всех ждём – с минуты на минуту наша таратайка заглохнет.

Я передал рацию в руки Сергея, а сам закрыл глаза и откинулся на спинку пассажирского сиденья. В голову опять полезли мысли об истории нашей жизни после катастрофы, и перед глазами живо возникла почти сюрреалистическая картина её последствий. Я снова видел развалины домов в Пущино после сильнейшего землетрясения, случившегося в результате взрыва Йеллоустоунского супервулкана (хотя он располагался в такой, казалось бы, далёкой Америке); трупы жителей соседней деревни, отравившихся вулканическими газами. Я снова как наяву слышал как приговор звучавшие слова немногих, всё ещё работающих радиостанций: «По мнению специалистов, мощность взрыва вулкана эквивалентна десятку тысяч Хиросим. По наблюдениям, которые ведутся из космоса, в небо, на высоту до ста километров взметнулись столбы раскалённых газов, пепла и каменных обломков. Одновременно пирокластические потоки мчатся вдоль поверхности земли.»

Вскоре связь со спутниками была потеряна, вулканический пепел и газ распространились по всей Земле, стало невозможным воздушное сообщение, выброшенные на орбиту осколки начали выпадать на Землю метеоритным дождём. Сила землетрясений, прокатившихся по всей Земле, составляла от 8 до 9,7 балла по шкале Рихтера. Образовавшиеся цунами смывали целые страны.

Мы сами длительное время наблюдали падение метеоритов, грохотало постоянно, в течение целого месяца. Видели мы и массу уничтоженных и повреждённых зданий, все мосты и путепроводы были разрушены, транспортное сообщение практически прекратилось. На счастье, ядовитый вулканический газ был тяжелее воздуха и быстро распадался на безопасные фракции. Через неделю после взрыва супервулкана можно было совершенно спокойно ходить по улице без противогаза. В какой бы город мы тогда ни заезжали, встречаемые нами выжившие люди были растеряны и испуганы. Местные власти, как правило, были полностью дезорганизованны и в большей степени занимались спасением и обеспечением самих себя, родных и своих прихлебателей. Ко всему прочему и радиосвязь постепенно нарушалась; уже через месяц после катастрофы атмосфера стала полностью непроницаема для радиоволн, впрочем, как и для прямого солнечного света. Температура начала резко понижаться, и уже в феврале бывали дни, когда она опускалась до –95 градусов по Цельсию. На Землю опустился полумрак. Длительность так называемого светового дня сократилась более чем наполовину. На фоне гибели нашего старого, привычного, такого уютного и теплого мира практически каждого из нас постигла личная трагедия – гибель родных, друзей, потеря собственных жилищ. И если бы не защитное свойство человеческого мозга довольно быстро убирать из памяти большую часть неприятных воспоминаний, можно было бы сойти с ума от такого количества увиденных нами трупов людей, разрушений и прочих несчастий. Вот и теперь, постепенно, мои мысли перекинулись на более приятные воспоминания. Как-то недавно, сидя за большим праздничным столом, в шутку я заявил: