Майкл Гир - Сети Паука

— А его жена?

— Эти иудеи творят со своими женщинами необъяснимые жестокости. Бреют им головы наголо. Странно, да, — неужели столько трудов только для того, чтобы женщины вызывали отвращение?

Лжемессия презрительно фыркнул.

— Ладно, добрый мой Паллас, возвращайся к своей Тиаре и посмотрим, даст ли ее «гений» тебе сегодня выспаться.

В глазах толстяка зажегся голодный огонь. Грузно переваливаясь с ноги на ногу, он удалился.

Самозванец обратился к одному из Отцов.

— Приведи сюда дочь Иезекиля.

— Нет! Не впутывайте Лисию! Она еще девочка. Пожалуйста! Лисия ни в чем не виновата. Вы меня слышите? Оставьте ее в покое!

Ганнину казалось, его сердце вот-вот разорвет грудь. Однако он с таким же успехом мог бы взывать к глухим.

Дверь отворилась, Иезекиль застыл, не в силах пошевелиться.

— Папа!

Он прикусил язык, сдерживая крик.

— Не надо трогать мою дочь... — прошептал раввин. — Ей всего шестнадцать. Она еще невинное дитя. Возьмите меня. И делайте со мной все, что хотите. Но Лисию не трогайте. Отпустите ее...

Самозванный пророк поманил девочку к себе. Она робко подошла к нему, боясь поднять взгляд.

— Какая красавица, — признал лжемессия. — Иезекиль, я потрясен. — Он кивнул двум Отцам, и те встали по обе стороны от миссии. — Разденьте ее.

— Нет! — пронзительно вскрикнул Иезекиль.

Он не мог вынести это зрелище и отвернулся. Всхлипывания дочери раздирали его слух. Раздался треск рвущейся материи.

— Повернись и смотри, — приказал самозванец.

Отцы силой повернули голову Иезекиля. Безжалостные пальцы, подняв веки, прилепили их ко лбу — чтобы он не мог моргнуть, зажмуриться. Обнаженная Лисия, уложенная на стол, съежилась, пытаясь укрыться от похотливых взглядов. Нгуен не спеша скинул с себя одежду, и девочка застучала зубами.

— Благословенный творец Иегова, положи конец этим злодеяниям! Дай волю своему гневу, покарай этих нечестивцев!

Но, наверное, у Бога есть причины терпеть подобное?

Кричащую и вырывающуюся Лисию распяли на столе. Слезы застилали взор Иезекиля. Раввин вскрикнул. На голову его дочери надели какое-то странное приспособление, и ее тело, отвечая на команды машины, начало призывно извиваться.

— Иезекиль, — увещевательным голосом промолвил мессия, — ты постоянно вставал у меня на пути. Ты один причинил мне столько вреда, — больше всех на этой планете. Завтра ты выйдешь на улицы Базара и призовешь народ прийти в мой храм. Ты закроешь свою синагогу и начнешь поклоняться Деусу. Ты станешь величайшим из Отцов. Фанатично преданным, беспрекословно подчиняющимся...

— Клянусь... этого не будет... никогда, — проскрежетал Иезекиль.

— Но сперва я хочу продемонстрировать тебе свое могущество. К несчастью, ты все равно этого не запомнишь, но ты должен лично увидеть, каково становиться на пути Нгуена Ван Чоу. Машина психообработки, надетая на голову твоей дочери, внедряет ей в мозг разные мысли. Создает иную реальность. Вот видишь, машина уже учит девчонку правильно откликаться на мои ласки, закладывает в разные участки мозга новые стереотипы поведения. — Нгуен махнул рукой. — То же самое было проделано с Отцами.

— Нет...

Иезекиль обмяк в руках Отцов, равнодушно следящих за происходящим.

— Да, Иезекиль. — Нгуен взял раввина за подбородок. — Однако в случае с твоей Лисией я не буду вносить изменения в стереотипы поведения. Я оставлю ее чувства нетронутыми. Какая женщина не хочет помнить восторг первого совокупления? Что она должна будет запомнить? Гм... Надо бы придумать что-нибудь подходящее... Ага! Ну конечно!

Наверное, лучше всего будет, если девчонка запомнит,как ее восхитительным телом впервые овладел ее собственный отец? Изумительно! Иезекиль, не бойся. Физически ее возьму я, и можешь не сомневаться, я дело знаю. Ты же лишишь свою дочь девственности только в ее сознании — это ты доведешь ее до первого сладостного оргазма. Уверяю, Лисия никогда не забудет прощальный подарок своего отца.

Иезекиль кричал, вырывался, бился в железных руках, державших его. Забравшись на стол, Нгуен склонился над дрожащим девичьим телом и принялся его ласкать. Раввин пронзительно вскрикнул...

Переполненный бесконечным блаженством, Иезекиль Ликуд шел по городу. Встречные мужчины и женщины, кланяясь, тепло приветствовали его. Поднявшись по ступеням синагоги, Иезекиль развернулся, распахивая двери, с грохотом ударившиеся об стены из тесаного камня. Прохожие изумленно застыли.

В сердце Иезекиля нарастал безотчетный ужас. Через сознание пушинкой пролетела мысль, что он совершает непоправимую ошибку. Горячие слезы, щекоча щеки, устремились к бороде. У лестницы собиралась встревоженная толпа.

— Раввин, что ты делаешь? — окликнул Иезекиля Ицхак. — В чем дело?

Содрогаясь в неудержимых спазмах, Иезекиль заморгал, вглядываясь в лица людей, которых знал всю свою жизнь. Но для того, чтобы заговорить, ему потребовались все силы — и он должен был перебороть что-то в самых потаенных глубинах души, что-то такое, что ему никак не удавалось вспомнить.

— Я... я совершил самый страшный грех! Я... я изнасиловал свою собственную дочь!

Толпа, ахнув, в ужасе попятилась назад.

— Я... в меня вселился Сатана. — Иезекиль опустил взгляд и посмотрел на свои руки. Они тряслись так сильно, что ему пришлось стиснуть их вместе. Да, это был Сатана — кто еще? — И... и когда я насытил свою похоть, моя д-дочь убежала в храм Деуса , а я... я побежал за ней. И там... в храме... она спряталась в святилище. Я... пошел за ней и увидел, как она вознеслась на небо в лучах ослепительного света, и меня... и меня переполнило вечное блаженство. Вы меня слышите?

— Ты изнасиловал Лисию? — недоверчиво покачал головой Ицхак. — Иезекиль, ты не в себе. Я не могу... не могу поверить...

Теперь слова лились сами собой. Ужас отступил в глубины сознания. Иезекиль полностью отдался посланию Деуса.

— Мне явился Деус, Отец. Он явился мне, осквернившему собственную дочь! Вы слышите? Деус поднял меня на небо! Смыл мой грех! Теперь я чист в глазах Деуса!

Ицхак подозрительно склонил голову набок.

— Иезекиль, я не верю ни единому твоему слову. Не верю. Как же все то, чему ты нас учил столько лет? Как же те принципы, ради которых ты, по своим собственным словам, готов был отдать жизнь? Как же Талмуд и Тора? Неужели ты повернешься спиной к законам наших отцов? К нашему народу?

— Это законы Деуса, — ответил Иезекиль. — Но только люди — ты, я, все мы — ошибочно истолковали Слово Деуса. Народ мой, мы жили в грехе. Так же как я сейчас отворил перед Деусом двери синагоги, я открыл свое сердце свету. Идите со мной, воздадим хвалу Деусу!

Ицхак, скрестив руки на груди, отступил в сторону, пропуская Иезекиля вниз.