Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

«Если у тех найдётся динамитная шашка — нам крышка. Обрежут шнур покороче, запалят, швырнут по коридору, и плевать, что осколков не будет: взрывной волной нас переглушит, как карасей в пруду. Надо крикнуть кондуктору, чтобы не подпускал…»

Грохнуло, ухнуло, тряхануло, они полетели с ног. С потолка посыпалась известковая труха и мелкие камешки, из-за угла неслись невнятные вопли. Кондуктор отплёвывался от пыли, матерился, ожесточённо тёр кулаком глаза, водя перед собой «Галаном». Рукавишников, потерявший где-то «перечницу», стоял на коленях, сгребая разбросанные тубусы и коробки. Ухватил сколько смог и, как был, на четвереньках, пополз по коридору прочь.

Смолянинов наконец, пришёл в себя и тоже стал собирать оставшиеся на полу свёртки. Кондуктор, прочистивший зенки, выпустил в клубящуюся муть оставшиеся четыре пули и снова клацнул сталью. Леонид Иванович, не глядя, сунул ему «Кольт» и с криком «прикрывай!» кинулся вслед за улепётывающим на карачках историком. Поклажа норовила вывалиться из рук; сзади доносились стрельба, топот и матерная брань — кондуктор исправно играл роль авангарда. Судя по тому, что ответных выстрелов не было слышно, противник проводит перегруппировку. А может, и вовсе накрыт взрывом?

Рукавишников ждал у лестницы, ведущей наверх, во внутренний дворик. Лицо его напоминало то ли глиняную маску, то ли барельеф из пористого известняка — на потной коже налип слой серовато-жёлтой пыли. Корка трескалась морщинами, отваливаясь в такт судорожным вздохам.

— Эберхардт не врал насчет динамита. — прокашлялся он. — Он мне как-то показывал — там было пудов десять, не меньше.

Смолянинов, не сдержавшись, выругался. Десять пудов динамита! Остаётся удивляться, как устояли стены… Да и наверху, во дворце, надо полагать, немало посуды побило!

— Он, видимо, решил, что англичане как-то узнали про Библиотеку — например, выследили нас. И счел, что ждать больше нельзя. Кроме фитиля, Эберхардт приспособил там кислотный взрыватель, на случай, если кто попробует вытащить динамитные шашки. Наверное, хотел обрезать фитиль покороче, поджечь и дать деру, но рука дрогнула — зацепил собственную ловушку и вот…

«Десять пудов динамита… — билось в голове у Леонида Ивановича. — Нижняя зала наверняка обрушилась, да и лестница, пожалуй, тоже. Порода, в которой пробит тоннель — мягкий грунт, иначе, зачем выкладывать стены камнем? В любом случае, чтобы добраться до Библиотеки, теперь придётся сносить дворец. Да, немец всё точно рассчитал! Управитель дворца наверняка знал, что в хозяйстве профессора имелась взрывчатка, так что взрыв спишут на неосторожность, несчастный случай. И копать не станут — зачем? Главные ценности коллекции наверху, они не пострадали, а тревожить свежую могилу, в которую превратился теперь лабиринт, никто не станет — для мусульман это святотатство. Так что библиотека надёжно скрыта от чужих глаз и, вместе с тем, не погибла — до неё можно добраться, приложив должные усилия. Скажем, взять штурмом Александрию, предварительно утопив стоящий на рейде британский броненосец…»

Эту мысль он додумывал, карабкаясь вверх. К счастью, лестница оказалась пологой, иначе вряд ли удалось осилить ее с рассыпающейся, хотя и не тяжёлой ношей. По внутреннему дворику вспугнутыми курицами носились слуги, и Смолянинов вовремя разглядел среди них тёмные сюртуки — такие были на тех, чьи тела теперь похоронены под многосажённой толщей…

Мостовая под ногами дрогнула. Садыков озадаченно взглянул на урядника. Тот пожал плечами, почесал в затылке и принялся озираться.

Площадь тонула в темноте. Ночи здесь не чета петербургским: темнота наваливается сразу, накрывая город угольно-чёрным пологом, и лишь лунный свет да россыпи звезд освещают крыши. Но сегодня, как назло, новолуние, тьма, хоть глаз выколи. Александрия — не европейский город; с первыми признаками темноты арабское население тараканами заползает в свои щели, до рассвета, до утреннего призыва муэдзина. И только поблёскивают у ворот наконечники пик дворцовой стражи.

«Вот интересно… — лениво прикинул поручик, — они тут всё время стоят с одними дрючками да сабелюками? У караульных нет даже любимых арабами длинных капсюльных пистолей, которые здесь принято таскать за кушаками. Лишь один может похвастать ружьём то ли персидской, то ли индийской работы, с причудливо выгнутым прикладом, выложенным перламутром так, что из-под него не видно дерева. Ружьё, несомненно, кремнёвое — проходя мимо стража, Садыков рассмотрел это грозное оружие и усомнился: а можно ли из него вообще выстрелить?»

Сейчас карамультук стоял, прислонённый к стене рядом с пиками стражников, а его владелец азартно швыряет костяшки на пристроенную на камнях дощечку.

Гости из России уже давно наблюдали за таким вопиющим нарушением караульного устава. За это время один из стражей лишь раз спохватился, взгромоздил на плечо пику и побрёл вдоль ограды. На чужаков он внимания не обратил — примелькались. Его сослуживцы были заняты: один попытался смухлевать, и теперь двое других, включая владельца ружья, азартно мутузили шулера. Остальные стояли вокруг и давали советы. Происходило всё это как-то вяло, без приличествующего энтузиазма — видимо и пост, и игра, и постоянные склоки успели всем смертельно надоесть. И даже когда землю тряхнуло, да так, что мостовая ощутимо поддала Садыкову в пятки, египтяне не оставили своего занятия. Они как раз прекратили драться и теперь ползали в пыли, собирая раскатившиеся костяшки и монетки. Ружьевладелец, пострадавший сильнее других, сидел в стороне и разматывал кушак, стараясь оценить ущерб, нанесенный его жалкому наряду.

Так что, когда из калитки, шагах в пятидесяти от главных ворот, выскочили Смолянинов, за ним Рукавишников, нагруженный какими-то свёртками, а последним вооружённый двумя револьверами кондуктор, никто из стражей их не заметил. И лишь когда унтер принялся палить по фигурам, возникшим на фоне калитки, часовые всполошились и кинулись расхватывать амуницию. Со стороны преследователей засверкали вспышки ответных выстрелов, к перестрелке присоединились казаки с поручиком. Садыков, выцеливая черные фигуры, краем глаза заметил, что приготовления стражников потерпели фиаско: все пятеро стояли у стены, понуро опустив головы; пики и ружьё валялись в пыли, а перед хедивовыми вояками скалой нависал урядник, выразительно покачивающий «Кольтом».

Стрельба стихла; тёмные незнакомцы, оценив численное преимущество и огневое превосходство противника, куда-то пропали, и теперь не имелось препятствий для организованного отступления. Что и было проделано в полнейшем порядке и без суеты, только урядник напоследок беззлобно, больше для порядку, заехал в ухо владельцу карамультука. Бедняга полетел кубарем в пыль, окончательно приведя своё платье в плачевный вид. Казак поддал сапогом груду пик и потрусил прочь, настороженно оглядываясь — из темноты в спины отступающим могли прилететь новые пули.