Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

— Ты, кажется, сказал, что наш друг Паскуале — химик, и умеет делать vodka russe? А я-то думал, он газетчик…

— Да нет же, вот ведь бестолковый лягушатник! Я говорил: Паске знает профессора Менделеева, который написал трактат о водке. Как ее, родимую, отжигать, очищать, и сколько в ней должно быть спирту, чтоб получался правильный полугар [29] Полугар — эталон крепости водки в Российской Империи (около 38 % спирта) до введения 40-ка градусного стандарта. , а не китайское какое-нибудь дерьмо… Как оно там зовётся — шао-цзю? Мало того, что вонючее и градуса недостаёт, так ещё и пьют его подогретым. А закусывают, не поверишь, засахаренной саранчой!

Юбер представил себе вкус, и к горлу снова подступила дурнота.

— Николя, ещё слово о саранче или тараканах, и меня вырвет прямо на стол. А ты тогда обидишься и прикажешь своим сosaques отхлестать меня плётками!

— Не бойся, не обижусь! Если хочешь знать, в Китайском Туркестане, ежели один китаец на стол наблюёт, то другой китаец, который хозяин, в ладоши хлопает от радости — доволен, вишь, что накормил гостя до отвала!

Озадаченный Юбер замолк и попытался поскрести пятерней затылок. Попытка провалилась, поскольку он совершенно забыл о куске баранины, который держал в пальцах.

— Но ты же не китаец… — неуверенно сказал он, присматриваясь к собеседнику. — И я, кажется, тоже…

— Да бог с ними, с китайцами! — Русский инженер снова грохнул кулаком по столу. — Скажи лучше, морда твоя нерусская, ты меня уважаешь?

Если бы Юбер Бондиль встречал своего нынешнего товарища по застолью во время его недолгого пребывания в Париже — то, несомненно, удивился бы произошедшим с ним переменам. Куда делся девятнадцатилетний юноша с ясным взором и девичьими щеками? Рядом с канадцем покачивался в седле косматой монгольской лошадки мужчина, никак не моложе двадцати пяти лет. Впрочем, бородка и усы прибавляли ему возраста, как и густой загар, приобретённый в пустынях Китайского Туркестана и на горных плато Гималаев. Кожа вокруг глаз, там, где её прикрывают тибетские очки-дощечки, оставалась светлой, остальное потемнело от неистовых солнечных лучей, отражённых снегами высокогорий.

Изменилось не только лицо — вчерашний студент раздался в плечах, заматерел, научился пить водку и не краснеть от крепкого словца и соленой шутки. Ладони покрылись мозолями от постоянного знакомства с ременным поводом, веслом, топором и заступом, непременными спутниками путешественников в диких краях. В манерах появились твёрдость, решительность которых так недоставало когда-то прапорщику Ильинскому. Оно и неудивительно: хотя Николай (сейчас никому бы и в голову не пришло назвать его Колей) и не был начальником экспедиции — эта обязанность была возложена на офицера Корпуса Военных топографов штабс-капитана Мерзликина — но необходимость командовать приданными экспедиции казаками волей-неволей заставила его обрести уверенность в себе. Казаки, половина из которых была выходцами из тунгусских и бурятских селений, быстро убедились, что новое начальство не строит из себя белоручку, не чурается тяжёлой работы и к тому же, отменно разбирается в механизмах и оружии. И когда экспедиция прибыла в город К у льджа, занятый после недавнего восстания дунган и уйгуров отрядом генерала Колпаковского, Николаю пришлось взять на себя найм носильщиков-кули и погонщиков — занятие, мало совместимое с прекраснодушием и иллюзиями о торжестве гуманизма.

Экспедиции, посланной на поиски «слёз асуров» (Кривошеин не обманул: известие, доставленное Николаем в Петербург, привело в действие серьёзные силы, организовавшие это непростое и дорогостоящее предприятие), предстоял долгий путь через Кашгар в Хотан к перевалам Каракорума. В К у льдже они приобрели необходимое снаряжение — юрты, казаны, вьюки, упряжь, а так же местных лошадей, отлично приспособленных к путешествиям по горной и пустынной местности.

Опасная, полная тяжких трудов экспедиционная жизнь избавила Николая от остатков романтической дури, не затронув, впрочем, тех струн души, которые отвечают за воображение. Ему, воспитанному на книгах о бесстрашных русских путешественниках по Тибету и Памиру, странно было сознавать, что сейчас он оказался на шаг впереди этих отважных землепроходцев. Ведь экспедиция Пржевальского только пробивалась на Тибет через пески Гоби, а до путешествий Брони́слава Громбчевского по Кашгару, Памиру, и северо-востоку Тибета оставалось, по меньшей мере, двенадцать лет. «Экспедиции Мерзликина» предстояло войти в учебники географии — недаром штабс-капитан аккуратнейшее вел глазомерную съемку, составлял кроки и выполнял прочую работу, положенную военному топографу.

Читателя, вероятно, удивит, почему Николаю и его спутникам пришлось добираться до цели таким замысловатым маршрутом? Виной всему — Большая Игра, которую вели за господство в Южной и Центральной Азии две великие империи. В пустынях Китайского Туркестана, отрогах Памира и Гиндукуша пролегла не отмеченная полосатыми столбами, граница. Противоборствующие стороны время от времени устраивали вылазки на сопредельную территорию, ревниво следили за действиями соперника и охотно чинили друг другу каверзы. Но полностью перекрыть границу в краях, где от одного жилья до другого приходится добираться неделями, было невозможно.

С русской стороны задачи разведки взяло на себя Императорское Русское Географическое общество — мало кто испытывал иллюзии по поводу того, на чей кошт снаряжали экспедиции географы в мундирах. Англичане в ответ создали при Управлении Великой Тригонометрической съемки Индии школу, готовящую из туземных жителей разведчиков-пандитов. Его выпускники проникали под видом буддистских паломников в русские владения, пользуясь разработанными специально для них инструментами и методами сбора сведений. Пройденное расстояние измеряли шагами и отсчитывали на чётках — одна бусинка на сто шагов. В «барабанах Мани» вместо свитков с молитвами скрывались рулоны дневниковых записей и компасы, а термометры для измерения температуры кипения воды (так определяли высоту над уровнем моря) хранились в выдолбленных монашеских посохах. Ртуть для установки искусственного горизонта при снятии показаний секстанапандиты прятали в раковинах каури [30] Морской моллюск, раковины которого служат вместо денег. , и при работе наливали её в молитвенный шар паломника. Секстаны, буссоли и другие инструменты таились в ящиках с двойным дном.

Маршрут, которым добирался на Тибет Юбер Бондиль (через всю страну, с юга на север) был для русских закрыт: не успели бы они сойти на пристань в Кальткутте, Бомбее или Карачи, как сразу попали бы под плотный надзор. И уж конечно, колониальная британская администрация не дала бы им разрешения посетить внутренние районы Индии.