Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Настоятель занимал почётное место на низком помосте. Рядом с ним в полупоклоне замер переводчик в неизменной шафранно-бордовой хламиде. Воздухоплаватели уже знали, что это одеяние, единственное платье монаха любого ранга, называется «утт а ра с а нга».

После обмена любезностями и приличествующих случаю выражений сочувствия (настоятель выразил сожаление по поводу гибели воздушного корабля, гости в ответ, погоревали об убитых людьми-гекконами обитателях Лаханг-Лхунбо), посетителям предложили объяснить, зачем они явились в монастырь. Вопрос был задан в самых деликатных выражениях, с расшаркиваниями и заверениями, что в здесь рады даже таким гостям.

Николай достал из-за пазухи портмоне и извлёк из него осьмушку тёмно-коричневого пергамента. «Депозитная квитанция» имела вид необычайно древней — Юберу показалось, что она вот-вот раскрошится у русского в пальцах. Но обошлось: переводчик принял документ и с почтительным поклоном подал настоятелю.

Тот осмотрел «квитанцию», не прикасаясь к ней, и произнёс несколько слов. По рядам монахов пронёсся шорох, и Юбер понял, что сейчас произойдет нечто из ряда вон выходящее. До сих пор монахи сидели, не шевелясь, и ни тени эмоций не угадывалось в щелочках глаз, обращенных в буддистскую Вечность.

И не ошибся. Переводчик, почтительно поклонившись, сообщил, что затребованная ими реликвия никак не может быть выдана. И причина тому самая уважительная — ее, реликвию, похитил человек, который спрыгнул со скалы на глазах у почтенных гостей. Его святость сожалеет, что они понапрасну подвергли себя испытаниям и желает так же успешно преодолеть обратный путь — потому как в монастыре им делать более нечего. Конечно, гости могут отдохнуть в отведённом для них помещении, подкрепиться кашей и лепёшками из ячменной муки — но завтра чтобы духу их здесь не было!

Все это было обращено в столь безупречно-вежливую форму и произнесено с такой невозмутимостью, что канадцу захотелось достать «Смит-Вессон» и пристрелить переводчика, настоятеля, а заодно и половину монахов. А потом застрелился самому, поскольку грандиозные усилия, предпринятые для поисков «слёз асуров» очевидно, пошли волу под хвост. Или, с учётом того, где они находятся — яку. Неизвестный злоумышленник увел ларец у них из-под носа, и теперь остаётся только удалиться «en être pour ses» [36] «Остаться со своими убытками» — аналог русского «Несолоно хлебавши». — «пообедав без соли», как говорят русские. Если, конечно, они сумеют добраться донизу, не свернув при этом шеи.

Обитатели Лаханг-Лхунбо не пожелали возиться с трупами чудовищных пришельцев. Останки людей-гекконов хотели просто сбросить со скалы — пускай падальщики и жители деревни разбираются с тем, что уцелеет после падения с высоты в две тысячи футов. Николай с трудом уговорил позволить изучить тела бестий. Настоятель, подумав, ответил согласием, и видно было, что делает он это крайне неохотно.

Осмотр дал поразительные результаты, несмотря на то, что ни один из троих не обладал навыками учёного-натуралиста или врача. Впрочем, как выразился Юбер в свойственной ему североамериканской манере: «этим ребятам механик с разводным ключом требуется чаще, чем доктор с клистиром и пилюлями».

Спорить с этим было трудно, поскольку у каждой из тварей на спине имелся массивный ранец, склёпанный из листовой меди и покрытый поверх неё слоями войлока и кожи. Ранец содержал миниатюрную нефтяную топку, котел и систему цилиндров, из которых под давлением нагнеталась по коленчатым медным трубкам смесь пара и смрадной зеленой жижи, хранящейся в отдельном бачке. Трубки через штуцера были вживлены в уродливые наросты, покрывающие, словно панцырь, спину, грудь, конечности, даже шеи и головы людей-гекконов, из-за чего те не могли вращать головами — эту особенность Юбер заметил во время перестрелки в монастыре. Сами наросты (русский назвал их «полипами») были, словно коростой, покрыты роговой чешуёй, которую пробивала не всякая пуля.

Николай, рассматривая эти подробности, мрачнел с каждой секундой. Подковырнув одну из чешуин лезвием кукри, он обнаружил под ней жгуты мышечной ткани и заявил, что «полипы» служат своего рода «внешней мускулатурой», многократно усиливающей конечности твари. А вонючая жижа из ранца, заменяет питательные вещества, пропадающие в живые ткани с током крови. Юбер удивился: неужели русский определил всё это после поверхностного осмотра? В ответ тот промолчал и ещё больше помрачнел.

Покончив с «полипами», исследователи взялись за скрытые под слоем мускулов и чешуи человеческие тела. Здесь их ожидали новые сюрпризы: все три особи, подвергнутые препарированию, оказались неграми. Операция совершенно их искалечила: кожа, когда-то эбеново-чёрная, посерела, поблёкла, покрылась нездоровой сыпью, под ней совершенно не прощупывались мышцы. Будь несчастные живы, они не смогли бы самостоятельно передвигаться хотя бы и ползком.

Николай предположил, это стало следствием того, что собственные мышцы негров атрофировались, не получая достаточно питания и нагрузок — то и другое доставалось внешнему «мышечному панцырю». И снова Юберу показалось: русский не высказывает умозаключение, а сообщает нечто, уже ему известное. Но промолчал: стоит ли утруждать себя вопросами, если в ответ получишь угрюмое молчание?

Было и другое, столь же пугающее изменение: ниже локтей и колен, человеческие конечности переходили непропорционально длинные в лапы, по форме более подходящие ящерице-токи. Плоть в местах соединения плоти бугрилась шрамами, будто над ней потрудился изувер-вивисектор, собиравший своих кошмарных монстров, словно головоломки, из фрагментов человеческих тел и гигантских рептилий. Уродливые конечности, покрытые зеленоватой неровной кожей, заканчивались четырьмя растопыренными веером пальцами, снабженными присосками. Присоски, действующие наподобие мышечных сфинктеров, могли бы прилипнуть к любой поверхности — отсюда и неимоверная ловкость, позволяющая людям-гекконам взбираться на отвесные скалы.

За неимением инструментов, которыми пользуются настоящие прозекторы, Николаю пришлось пустить в дело свой кукри — кривой нож непальских горцев, отточенный до бритвенной остроты. Юбер наблюдал за процессом вскрытия, едва справляясь с тошнотой. Курбатов же орудовал своим пластунским ножом уверенно, без малейшей брезгливости — «дело привычное, вашбродь, свиней да баранов сколь раз колол, да туши разделывал!»

Лучше бы он промолчал! В живом галльском воображении возникла до ужаса натуралистическая картина: cosaque sanguinaire [37] Кровожадный казак. выкраивает из трупа человека-геккона кровоточащие ломти мяса, насаживает их на длинный нож и поджаривает на огне. А потом, не снимая с ножа, жадно отрывает зубами куски обугленной плоти и запивает водкой. Впрочем, нет, поправил себя Юбер, это все остальные запивают пищу вином — русские наоборот, закусывают крепкий алкоголь…