Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

От таких неаппетитных, мыслей он облился холодным потом, к горлу подкатил ком, во рту возник отвратительный кислый привкус.

Николай заметил, что с канадцем творится неладное, и успокоительно похлопал того по плечу.

— Да, брат, такая вот пакость! Меня тоже едва не вывернуло, когда увидел трубки, вросшие в тело! Хорошо, с утра маковой росины во рту не было, брюхо пустое, а то бы непременно опозорился. А этому, бритоголовому — хоть бы хны!

Действительно, монах-переводчик рассматривал выпотрошенного монстра, сохраняя полнейшую невозмутимость, не забывая при этом следить за каждым движением гостей и ловить их каждое слово. Но тут его ждало разочарование: воздухоплаватели переговаривались не на английском языке, который монах понимал довольно сносно, а по-французски. Курбатов же ограничивался отрывочными русскими фразами, по большей части, нецензурного свойства.

За этим неаппетитным занятием Юбер не заметил, как наступил вечер. Пора было заканчивать — работать при свете масляных плошек было невозможно. Русский отошёл от груды растерзанной плоти, в которую превратился человек-геккон, и принялся оттирать от крови свой кукри.

— Помните, мсье Бондиль, мы говорили о существах, которых Тэйлор использовал для горных работ? Я так понимаю, это они и есть, только не животные, а негры, и вдобавок, жестоко искалеченные!

Канадец скривился от отвращения.

— Вот, значит, как он использует невольников! Вместо того, чтобы гноить в шахтах, создаёт из них людей-гекконов!

— Знай несчастные что их ждёт — уверен, они предпочли бы смерть. Стать частью живой машины, лишиться не только свободы, но облика, данного от рождения! Меня мутит при мысли о том, что можно сделать что-то подобное с человеческим существом.

Юбер испытующе посмотрел на собеседника.

— Признайтесь, мсье Николя, вы что-то знали заранее, или хотя бы подозревали?

— Я знал ровно же, сколько и вы — просто сложил два и два. Вы ведь слышали о маршьёрах?

— О шагающих механизмах? Да, Паске показывал рисунки, дагерротипы и даже чертежи. Правда, самому видеть не пришлось — я покинул Париж до того, как Саразен пришёл на помощь Коммуне.

Русский закончил чистить нож и убрал его в ножны.

— Ну а мне приходилось не просто видеть маршьёры, но и сражаться на них. Так вот, вонючая гадость в ранцах людей-гекконов — та же питательная жидкость, что используется в шагоходах. Я заподозрил это ещё на берегу, когда рассматривал следы. Но тогда я подумал о маршьёрах, только иной конструкции — скажем, со ступнями, покрытыми гуттаперчей, или обтянутыми кожей. Но чтобы такое… Не могу представить, как Тэйлору удалось такое: насколько мне известно все попытки медиков совместить человеческие ткани с животными неизменно терпели фиаско. Но результат того стоит: — люди-гекконы намного крепче и сильнее обычных невольников и к тому же, их верность хозяину гарантирована.

— Что верно, то верно, мсье. Пока Тэйлор снабжает своих монстров питательной смесью, он может не опасаться ни бунта, ни побега. Без постоянной подпитки «мускулы-полипы» погибнут, и несчастные будут заперты в темнице из гниющей плоти! К тому же, «паровые ранцы» нуждаются в заправке топливом, смазке, ремонте, а для этого нужны квалифицированные техники!

— Да, вряд ли Тэйлор стал бы обучать рабов. К чему выпускать из рук то, что накрепко привязывает их к хозяину?

— Вы уже закончили? Если да, то я прикажу служителям убрать следы ваших… изысканий.

Монах-переводчик указал на то, что осталось от трупа.

Николай кивнул.

— Да, разумеется. Я бы ещё попросил спустить вниз ранец и образцы тканей, и хорошо бы сначала их заспиртовать. Мы сами не можем провести полноценное исследование, а вот учёным в Императорской Академии наук такая задача по плечу. Разумеется, за ваши труды будет щедро заплачено.

Монах покачал головой.

— Увы, это невозможно. Подъемники разрушены, для их восстановления потребуется много времени. На себе же вы такой груз не унесёте — если, конечно, хотите добраться до подножия скалы живыми.

Юбер, вспомнив о том, что ждёт их завтра, насупился.

— Что ж, не буду вам докучать. — Монах поклонился — низко, но без тени подобострастия. — Вас проводят в помещение, отведённое для отдыха. Выходить лучше с рассветом — надо преодолеть верхний участок тропы до того, как солнце поднимется над перевалом. Иначе ветер с верховий ущелья попросту сдует вас с карниза.

— Ничего, вашбродь, переберёмся. Слава богу, монаси верёвки дали, не пожадничали. А могли бы и не дать — выбирайтесь мол, рабы божии, как знаете, а сверзитесь, стало быть, такова ваша планида!

Без необыкновенной ловкости Курбатова кто-нибудь из них давно уже сорвался бы с тропы. Казак порхал по карнизам, как акробат по трапециям, успевая то бросить верёвку, то подстраховать в особенно опасном месте, то схватить в последний момент за руку, или за шиворот.

— Не… — лениво отозвался Николай. — Никуда бы эти святоши не делись. Виноватыми себя чувствуют: как же, такая реликвия, и не уберегли! Скандал ужасный, позор, урон репутации! Да они на руках нас спускать должны, если по справедливости…

Он расположился на отдых с комфортом, будто сидел не на узкой дощечке над пропастью, а кресле, в респектабельном клубе. Повозился, устраиваясь поудобнее, извлёк из-за пазухи кисет и стал раскуривать трубку-носогрейку.

— Вернее уж головой в пропасть. — лениво отозвался Юбер. — Нет свидетелей — нет и скандала!

— Будь на их месте ваши банкиры — непременно так и поступили бы! А здесь — нет, здесь так не принято…

Раздался шорох, сверху посыпались мелкие камешки. Юбер поднял голову и замер: и из-за выступа, метрах в трёх выше карниза, высунулась пугающая харя. Отдаленно она напоминала человеческое лицо: маленькие, глубоко запавшие глаза под тяжёлыми надбровными дугами, сплюснутый, будто у обезьяны нос, и длинная, до глаз, седая шерсть.

По спине пробежали струйки ледяного пота. Он вслепую зашарил, нащупывая винтовку.

— Уберите ружья! И не надо бояться йети, они не опасны тем, кто не угрожает Лаханг-Лхунбо и его обитателям!

Юбер узнал голос. Секундой позже показался и его обладатель, монах-переводчик. Поверх привычной утта́ра са́нга и юбки-антараваса́ка, он накинул бордовую накидку санга́ти, которую монахи обычно носят, свёрнутой, перекинув через плечо — уступка ледяному ветру, свирепствующему над бездной. Под мышкой монах сжимал тяжёлый даже на вид посох из чёрного дерева, лишённый каких-либо украшений.

— Не бойтесь йети! — повторил он. — Для вас они не представляют опасности.

Юбер вдруг осознал, что монах говорит с ним на французском языке, не слишком правильном, но понятном. Он обернулся к Николаю — тот лишь улыбнулся и развел руками. Ушлый монах провел их, как детей, и поделом: здесь привыкли к высокомерию пришельцев из Европы, и научились с поистине восточным коварством обыгрывать недалёких, самоуверенных чужаков…